Так её называл только дедушка. Когда она была совсем маленькой. И больше – никто.
Это имя в ней жило как воспоминание: тёплое, давно забытое, спрятанное глубоко, как детская фотография в старом ящике.
Она почувствовала, как что-то внутри откликнулось.
Сначала – лёгким щемлением. Потом – улыбкой.
Губы её дрогнули, будто она колебалась – возразить или позволить.
Но она лишь посмотрела на него, и, впервые за утро, улыбнулась по-настоящему. Медленно, нежно, не пряча этого чувства.
Можно, – ответила она тихо.
Амалия встретилась с ним взглядом. Эти глаза… такие глубокие, такие внимательные, будто видят насквозь. Её пальцы непроизвольно скользнули к волосам – один локон выбился из причёски, и она быстро его поправила, будто этот жест мог спрятать её волнение.
Она улыбнулась. Собрала внутри себя все силы, стараясь выглядеть спокойной. Но он, конечно, всё видел.
Хорошо, Шопен – великий, безусловно… но знаете, я передумала, – кокетливо сказала она, с лёгким прищуром. – Давайте лучше включу вам Луи Армстронга. Он повеселее. Он удивился ещё больше – но искренне.
Луи Армстронг? Да вы меня сегодня окончательно обезоружите.
Она включила музыку – едва слышно, на фоне. Комната заполнилась тёплым, бархатным звуком трубы, и на мгновение стало уютно, будто они вдруг оказались не в гримёрке, а на чужой кухне ранним утром.
Она посмотрела на него – теперь по-настоящему.
Он был выше, чем она ожидала. Наверное, не меньше метра девяноста – и в движении казался ещё выше.
Стройный, подтянутый, но без нарочитой демонстративности – просто мужчина, в чьём теле ощущалась уверенная, спокойная сила. Сквозь тонкую белую рубашку просматривались чёткие очертания пресса – не показного, а настоящего, как у тех, кто не ради селфи в зале, а просто живёт в движении, в ритме, в теле.
Руки – сильные, с выразительными венами, подкачанные, но не перекачанные. Таких хочется касаться.
Волосы – чёрные, как ночь. Слегка волнистые, подстрижены до каре, мягко спадали, создавая небрежную, чуть богемную линию.
Острые, чёткие черты лица – не глянцевые, не идеальные, но настоящие. С характером. С историей.
И, конечно, глаза.
Огромные. Голубые. С лёгким прищуром, будто он всегда что-то замечает, считывает, наблюдает чуть глубже, чем положено.
Густые, чёрные ресницы – длинные, почти нереальные. Женские ресницы бы позавидовали. Но на нём это не выглядело женственно. Наоборот. Это делало его взгляд ещё выразительнее, почти хищным.