Вот тогда-то я и познакомился с Прокаженным Суном. Днем я часто видел его фигуру у могилы сестры, а позади него над горами громоздились белые облака.
Осенний дождь закончился, но вид белых, как пух, облаков в предгорьях отложился в моей памяти и со временем стал приметой какого-то страха.
Лунной ночью, погрузившись в беспокойный сон, я лежал один, на жутком чердаке дома в Финиковом саду. Вдруг мне почудилось, что я услышал, как кто-то зовет меня по имени. Это был женский голос, и звучал он как-то странно и сбивчиво, заглушаемый шумом ветра, гуляющего под карнизом дома.
Я тихо спустился по лестнице и вышел во двор. Ночная прохлада разносила аромат спелых фиников. Пройдя по заросшей тропинке к переднему двору, я увидел, что в сарае, где хранилась всякая всячина, горит свет. Я подумал, что этим непонятным помещением уже давно никто не пользуется.
Я подошел к сараю и услышал, как ветер стучит в окна. Осторожно толкнув дверь, я увидел отца, который сидел за столом и чинил настенные часы – они перестали показывать точное время с тех пор, как их повесили на стену.
Отец был одет в халат золотистого цвета, от которого исходило призрачное сияние, как от масляной лампы. С него капала вода, а волосы падали на лоб, точно так же, как в тот день, когда он явился мне в кустах у червоводни. Вокруг него лежали груды ветоши, а старую прялку опутывала густая паутина. Когда из окна дул ветер, колесо прялки со скрипом вращалось.
Отец выглядел измученным и жалким. Он с тоской посмотрел на меня, и на мгновение на его лице появилась серая улыбка.
– Почему ты не уедешь? – спросил отец.
– Куда? – поспешно уточнил я.
– Здесь больше нельзя оставаться, – сказал он.
Я не знаю, в какой момент фигура отца исчезла. Когда на следующее утро я проснулся в сарае возле прялки, то в теплом солнечном свете увидел маму и Пуговку, которые молча смотрели на меня.
– Может, он чего-то испугался? – сказала мама Пуговке. – Зачем он прибежал сюда спать?