Кстати… Ведь многие, вслед за Олийшей, считали что ей отойдёт бо́льшая часть наследства. На что рассчитывал убийца?
– Госпожа Сарьэн, скажите, а про завещание вашего деда знали все члены семьи? Вернее, о том, что им что-нибудь, но достанется?
– Он нам всем врал, – ожесточается очаровательное личико. – Я поняла это, послушав вопли остальных. Отцу говорил, что половина перейдёт ему, как старшему; Огюйсту и Байрэсу – что им причитается по трети; брату наобещал четверть, мне… вы знаете. Но все не сомневались, что своё получат. Дед был скрягой и язвой, и всё же не смог бы лишить наследства детей своей жены. Однажды он так и заявил в гневе: «Пустил бы вас всех по миру, да светлая моя меня не простит».
Машинально киваю – больше своим мыслям, чем словам. Значит, убийцей мог быть любой, тем более если почти каждый питал уверенность, что ему-то и отойдёт самый жирный кусок. Чёртов Сарьэн! Словно нарочно добивался того, чтобы все мечтали о его смерти!
– Господин Кэлэйн, – упорство девицы достойно восхищения, – прошу вас, проводите меня домой. Я не в состоянии идти…
Умоляющий тон и вновь увлажнившиеся глаза. Похоже, Олийша недаром частенько сопровождала своего отца на театральные представления. Актриса из неё вышла бы превосходная.
Даллор красивым жестом открывает перед ней портал, приглашающе указывает рукой:
– Прошу вас, госпожа Сарьэн. Один шаг – и вы дома. Приятного вечера!
Хорошо, что маг не видит выражение лица Олийши. Ещё лучше – что она сама не обладает магией. Иначе пришлось бы мне снимать с собственного начальника все проклятия, которые существуют в природе. И не факт, что успела бы.
Когда портал за Олийшей схлопывается, я не выдерживаю.
– Вы так богаты, что четыре миллиона для вас не представляют интереса?
– Моё состояние весьма скромное, – точно такая же ехидная усмешка, – но я предпочитаю пополнять его без ущерба для репутации.
– Вряд ли репутации госпожи Сарьэн что-либо повредит больше, чем она сама.
– О, я имею в виду свою репутацию! – задорно улыбается Даллор. – А ещё я слышал историю о маге, отказавшемся от состояния, перед которым четыре миллиона – жалкие крохи.
– Вот как? – натянуто усмехаюсь я. – И кто же он?
– Она. Это была девушка, Родери. Посмевшая заявить, что прилагающийся к богатству довесок превращает деньги в грязь.