Арлетта посмотрела на закрытую дверь кабинета Сайласа. В её душе смешались обида, непонимание и странное, тревожное любопытство. Что кипело там, за этой ледяной маской? И почему её присутствие, её связь с Лео, вызвали такой внезапный выброс? Лавина… Мысль была пугающей. Но в ней была и странная притягательность. После месяцев холода и смерти, даже гнев Сайласа Торна казался… живым. Опасно живым. И она, вопреки всему, хотела понять, что его вызвало.
Глава 5
Трещины во Льду и исчезнувший Реставратор.
Тёмные, гладкие, как воронье крыло, волосы Сайласа Торна были аккуратно зачёсаны назад, открывая высокий лоб и подчеркивая резкость скул. Они чуть касались воротника безупречно белой рубашки, создавая контраст с бледностью его гладко выбритого лица. Но главным оружием, как всегда, были глаза. Холодные, как сталь на морозе, серые глаза, лишенные привычного ледяного спокойствия. Сегодня в них бушевала внутренняя буря – раздражение на себя, стыд за непрофессионализм и глухое, неистовое негодование, направленное на… кого? На Вандерлинде? На саму ситуацию? На Арлетту за то, что она позволила этому тихому реставратору так близко касаться её руки? Мысль была абсурдной, но она жгла изнутри.
Он стоял у окна своего кабинета, спиной к двери, куда только что вышли Арлетта и Лео. Кулаки были сжаты за спиной, ногти впивались в ладони. Он слышал их шаги, затихающие в коридоре. Слышал её смущенный шепот: «Что это было, Лео?»
«Что это было?» – эхом отозвалось в его собственном сознании. Безумие. Чистейшее безумие. Он, Сайлас Торн, коронер, чья репутация была построена на абсолютном самоконтроле и беспристрастности, сорвался из-за пустяка. Из-за дружеского жеста, легкого касания руки. Почему это его так задело? Почему вид этого спокойного, компетентного мужчины рядом с ней, в её теплой мастерской, а потом здесь, в его кабинете, вызывал такую глупую, первобытную ярость?
Он резко развернулся, его серые глаза метнули ядовитый взгляд на стул, где сидел Лео. На пустое место. На невидимый след его присутствия. Сайлас привык к одиночеству, к стерильности морга, к молчанию мёртвых тел. Присутствие Арлетты уже само по себе было вторжением – ярким, шумным, эмоциональным. Но Вандерлинде… Он был другим. Он был «её миром». Миром искусства, тепла, дружеской поддержки. Миром, в котором Сайласу не было места. И это… это резало. Как скальпель по живой ткани. Неожиданно и глупо.