Живо вспомнилось, как ему чистил сапоги невысокий мужчина преклонного возраста, в сером комбинезоне и обтерханном берете. Перед тем как поставить туфлю ему на ящик – тоже, как и всё вокруг, раскрашенный в красное и черное, – Оруэлл сказал то, что еще помнил по школьным урокам испанского: «Buenos dias»[23]. Но чистильщик посмотрел ему прямо в глаза, поднял кулак и ответил: «Salud, comrade!»[24] Оруэлл почти машинально ответил тем же: «Salud!» Непримечательный диалог, но невообразимый в Англии. Джентльмен и чистильщик сапог говорят на равных! Братья!
В ту короткую встречу его понимание происходящего вдруг стало полным. Он, например, осознал, что разбросанные булыжники мостовой, о которые он вечно запинался, – признаки наскоро разрушенных баррикад. Затем – полное отсутствие обеспеченных высших классов. В Уигане это казалось предательством, но в Барселоне – уютным, уместным символом чего-то хорошего – возможно, победы. Да, он помнил, как думал в каком-то восторге: вот что такое социализм – это общество, где рабочий класс – на коне. Он приехал в Испанию в поисках сюжета, чтобы обрести славу в качестве корреспондента, а то и написать книгу, но тогда понял, что обязан еще и сражаться.
Уже через неделю аристократичная жена Ная Бевана, Дженни Ли[25], направила его в ополчение ПОУМ, где к нему скоро присоединились и другие британские добровольцы. Через несколько недель приехала Айлин, чтобы вести бухгалтерию и хозяйство отряда. Но хоть ПОУМ и являлась сестринской партией НРП, в Москве ее члены и бойцы считались «троцкистами» или «замаскированными фашистами» и подлежали казни при первой же возможности. Такие планы уже строил человек с прозвищем Карлик Сталина – Николай Ежов, глава тайной полиции партии, НКВД. Но тогда Оруэлл с Айлин еще ничего не знали.
* * *
Фронт республиканцев, Монте-Оскуро, февраль 1937 года. Он сидел на пустом ящике из-под боеприпасов и курил. В это время дня солнце падало в окоп, грея его кости и поднимая боевой дух. Когда первые сражения войны пошли на убыль прошлой осенью, республиканцы и фашисты закрепились на высоких острых хребтах известняка на противоположных сторонах скалистой долины и сидели здесь до сих пор. Это была не столько линия траншей, сколько череда укрепленных позиций в пределах видимости друг от друга – белые утесы с каменными зубцами напоминали ему средневековый замок.