Я помню, тогда спросили:
– А себе писать можно?
– Нет, – отрезала Раиса Максимовна.
«А жаль», – подумала я.
Ну а теперь попробуйте представить, что у нас творилось в Валентинов день. О том, что все шесть уроков только и слышно было, как под партами осторожненько резалась бумага, и что учителя вследствие этого тихо зверели, я упоминаю вскользь. Худшим же было следующее обстоятельство. С утра и до конца занятий толпе ребят требовалось прорваться к ставшему знаменитым ящику, а физический кабинет – это не то место, где лаборанты позволяют, как они выражаются, «шляться кому попало». Не переносящая шума Раиса Максимовна приходила в ярость. К классному часу она стала красная от гнева, всклокоченная и злая. Наверное, двадцать раз пожалела, что заварила всю эту кашу.
Но классный час прошел спокойно. Внешне спокойно.
Валентинок больше всех получила, как и ожидалось, наша псевдокрасавица Рената Алиева. Почему псевдокрасавица? Потому что я не считаю, что толстая маска из пудры, помады, теней для век и прочего украшает девичье лицо.
Мы с Ренатой даже как-то повздорили из-за моего убеждения, и теперь у нас очень прохладные отношения. Но об этом я расскажу как-нибудь потом.
Меня тоже многие поздравили. Я сгребла бумажные сердечки в кучу и ссыпала в сумку. Прочитаю дома. Мне вдруг стало грустно: Я подумала о том, каково сейчас ребятам, которые не получили ничего. Были ведь и такие.
Передо мной сидела Машуня Шанина. Умница, милая, скромная девушка, замечательная подруга. Очень застенчивая. Вот что она чувствовала в эти минуты?
Надо было мне Машке написать… Просто я сразу решила не участвовать в этой затее. А теперь жалела…
«Все-таки зря Раиса Максимовна затеяла эту петрушку с ящиком», – мысленно подытожила я по дороге домой.
Дома выяснилось еще одно обстоятельство. Оно совершенно выбило меня из колеи.
Села читать валентинки. Их было одиннадцать. Восемь от одноклассников (тех, кто перешел из нашего девятого «А»), две – от ребят из параллельного. Содержание было схожим: «Поздравляю!»; «Ты отличная девчонка, оставайся такой же!»; «Удачи по жизни и любви!» Неисправимая Анжелка нежно пожелала мне «пламенных чувств и много явных и тайных поклонников».
Кассандра!
В одиннадцатом сердечке красивым почерком было старательно выведено: «Ты мне очень нравишься». Без подписи.