Светлана задумалась, ее взгляд устремился вдаль, туда, где между деревьями виднелись крыши дальних домиков.
«Было предложение о… реорганизации части территории СНТ,» начала она медленно. «Некоторые участки, особенно те, что ближе к основной дороге, планировалось использовать для… более интенсивной застройки.»
«Что это означало конкретно?»
«Многоквартирные дома, торговые центры. Обещали, что это принесет дополнительный доход всему товариществу, улучшит инфраструктуру.» Светлана покачала головой. «Но Виктор видел в этом угрозу всему, что делало „Ромашку“ особенной.»
Андрей почувствовал, как пазл начинает складываться. «И он противостоял этим планам?»
«Активно. Он собирал подписи против предложения, пытался организовать встречи с жителями, даже угрожал обратиться в вышестоящие инстанции, если правление не прислушается к мнению рядовых членов товарищества.»
«Кто именно продвигал эти планы?»
Светлана на мгновение замолчала, и Андрей заметил легкое напряжение, пробежавшее по ее лицу.
«Это была… коллективная инициатива правления того времени,» сказала она наконец. «Председатель Петров, его заместители… Они считали, что это единственный способ обеспечить финансовую стабильность СНТ на долгие годы.»
Услышав фамилию Петров, Андрей почувствовал покалывание интуиции. «Петров… это не ваш…»
«Мой отец,» тихо подтвердила Светлана. «Но пожалуйста, не думайте, что это каким-то образом влияет на мое желание помочь вам. Я тоже любила Виктора, и я тоже хочу знать правду о том, что с ним случилось.»
Когда дневные тени удлинились и их разговор углубился, Андрей начал переживать нечто беспрецедентное – желание поделиться своей собственной историей с другим человеком. Мягкие вопросы Светланы о его жизни в Москве, о причинах такой полной изоляции, создавали безопасное пространство, о существовании которого он никогда не подозревал.
Он обнаружил, что описывает удушающую рутину своей квартиры, тщательно построенные барьеры против человеческого контакта, то, как смерть Виктора разрушила пятнадцать лет тщательно поддерживаемого равновесия.
«После того, как дядя исчез, я… я просто не мог больше никому доверять,» признался он, удивляясь собственной откровенности. «Казалось, что все, к чему я привязываюсь, обречено исчезнуть.»
Светлана слушала без осуждения, иногда задавая уточняющие вопросы, которые демонстрировали искренний интерес, а не простую вежливость.