– Понимаю, – глухо произнес юноша, чуть двинув светловолосой головой.
– Ми ходили ваш страна только потому што ми война делайем против комунисти… по другой они нам тоше будут делат гóлёд, Terror и злё. Ми побешдайем комунисти – и ваш страна будет опйат сити и свободни. Но идйот война, и наш Kommandantur дольшен знат все люди, кто помогат комунисту, как враг. Йесли ви помогат комунисту – ви тоше враг. Против враг наш Reich дольшен зло срашаца. Ми не плёхóйе люди, и йесли ви показойте длйа нас, што ви не враг, ми будем длйа вас menschlich… э-э… хорошо… Ви говорите нам, кто говориль вам ходи́т до мат от ваша подруга Корйенйева у ринок, и што ви говорили длйа этот шеншина. Тогда ми будем вйерит, што ви не враг. Ви будете имйет наказаниэ по ваш дéлё, но ви молодой, наказаниэ строги не будет. Ви йехат Lager in Lublin делат Strafarbeit времйа, сколько дават вам суд, затем ви будете свободни. Переведите ему, – обратился Тим к Репьеву по-немецки. – что если он правидиво расскажет, кто посылал его к матери Кореневой возле рынка, и что велел ей передать, то он докажет, что не является для нас врагом. В таком случае с ним обойдутся по суду и, учитывая его молодость, строго не накажут. Он отбудет штрафные работы в лагере в Люблине и затем будет освобожден, вернется в свой город и сможет зажить честно и спокойно.
Репьев довольно равнодушным тоном перевел бессильно осевшему на стуле юноше слова Тима. Затем Тим заговорил, снова обращаясь к переводчику:
– Но если он честно не скажет, кто послал его к матери Кореневой, и что велел передать ей, наша комендатура будет вынуждена считать его врагом – соответственно приказу, и тогда он просто будет расстрелян как военный противник. Разъясните ему, что я просто веду следствие, и если я запишу его правдивые показания – на их основании суд вынесет мягкий приговор. Если же мне нечего будет записать – комендатура уже без всякого суда отправит его под расстрел. Тогда он даже не узнает время казни: просто в один день его выведут из камеры и расстреляют. Пока он может, он должен спасти себя и своих друзей, рассказать правдиво все, как было.
Репьев снова перевел Мухину. Юноша слабо качнул поникшей головой и произнес:
– Я же сказал… Я правду говорил вашим людям, клянусь… Я просто спросил у Фени, что со Стешей – и всё… Почему вы мне не верите?