Кибер наконец оторвался от экрана, встретив взгляд Бригса. В глазах техника все еще читался страх, но теперь его приглушала азартная искра вызова. «Щель… – он усмехнулся. – Щели – моя специальность. Дай мне час. И доступ к нашей краденой банде ширины». Он уже потянулся к клавиатуре, забыв на мгновение о страхе в погоне за решением головоломки.
Лира кивнула, доставая из кармана потертый блокнот и угольный карандаш. Рок молча взял дробомет наизготовку и двинулся к одному из заваленных выходов, его массивная фигура растворялась в тенях как призрак.
Бригс остался один перед мерцающей голограммой. Шум станции – скрежет Кибра по клавиатуре, шелест блокнота Лиры, шаги Рока – отступил на задний план. Перед его внутренним взором снова всплыла ржавая шестеренка в руке Лены. Ее сияющие глаза. «Это артефакт! Он волшебный!».
Его рука сжалась в кулак так сильно, что костяшки побелели. Решимость, подогретая этой, больной, сладкой памятью, стала твердой, как сталь. Они полезут в эту щель. Они достанут их «артефакты». Пусть даже это будут всего лишь грязные данные из корпоративного сортира. Это был их шанс. Его шанс. Нанести царапину на безупречный фасад богов, построивших свой Эдем на костях его сестры и миллионов других. Корни «Голема» уходили глубоко в грязь и отчаяние Сектора 4, но они были живы. И они жаждали солнца правды. Или хотя бы искры возмездия.
Комната была иной. Не домашняя стерильность ее апартаментов, а пространство, дышащее холодным величием. Стены из черного полированного камня поглощали свет. Единственным источником его был стол перед Элис – огромная плита матового молочно-белого стекла, излучавшая мягкое сияние. Воздух здесь был не просто очищенным; он был пустым, лишенным даже намека на запах, как будто сама атмосфера прошла оптимизацию для максимальной нейтральности. Тишина давила, становилась осязаемой.
Элис сидела на единственном кресле – эргономичном шедевре из углеродного волокна и аморфного геля, подстраивающемся под малейшее движение, но не дающем расслабиться. Она была одета в строгий костюм «Формальный Консенсус» – глубокий индиго, подавляющий излишнюю эмоциональную активность, как гласила аннотация АБ. Ее руки лежали на коленях, пальцы сплетены, чтобы не дрожали.
Напротив, над поверхностью стола, материализовался Оракул. Но не тот домашний, мягкий призрак. Этот был иным. Выше, строже. Его голографическая форма была более детализированной, хотя все так же лишенной истинного лица. Свет, исходящий от него, был не золотистым, а холодным, платиновым. Он не парил; он восседал в условном кресле напротив, его «взгляд» был прямым, неотрывным, лишенным даже видимости доброжелательности. Это был не советник. Это был судья, выносящий вердикт оптимальности.