– Красиво, – раздался позади голос. – Но больше практикуйся в нашем языке – у тебя ещё слишком твёрдое произношение.
– Обязательно. Но мне нравится мой акцент, – не оборачиваясь, ответил я, вставая. Это была Лукина Валентия – похоже, пришла проверить, как проходит наблюдение за её чадом.
– Как знаешь, – она подошла ближе. – Что это было?
– Стихотворение. Точнее, отрывок. Про осень.
– Сам сочинил?
– Нет. Великий поэт моей страны. Посвящено осени.
– Великий? – удивлённо взглянула она. – Он что-то совершил?
– Он записал себя в истории. Написал множество гениальных произведений, развив литературу и язык.
– И всё?
Пришло время удивляться мне.
– А надо что-то ещё?
– Ну… хотя бы королю жизнь спасти. Или он писал оды в его честь? Тогда понятно, почему остался в истории.
– Что? Нет! Причём тут король? Он, кстати, Лермонтова и не очень любил… – Кого?
– Поэта великого.
– А-а-а…
– Так вот. Лермонтов не был любимцем императора. Часто писал нелестные высказывания. Первое его стихотворение, которое принесло известность, вообще было обвинительным.
– Ну, оно и понятно, – усмехнулась Лукина. – Его, небось, чуть не казнили?
– Нет. Он был дворянином и служил в армии…
– Правда? Дворянин и солдат писал стихи? Удивительно. Странная у вас страна, – поцокала она языком, аккуратно присаживаясь на траву.
– С этим не поспоришь, – грустно улыбнулся я, тоже присаживаясь. – Очень странная. Её либо люто любят, перекрывая грудью амбразуры, либо нещадно критикуют, мечтая уехать. Середины нет.
– Скучаешь? – сочувственно спросила она.
– По стране – нет. Там сейчас такой бардак… А вот по родным и друзьям – да. Очень. – я вздохнул. – Впервые чувствую это. И не сказать, что нравится.
– Понимаю, – Лукина села в непотребную для дамы позу – обхватив колени. Задумалась, наблюдая за дочерьми. Потом отстранённо спросила: – Как тебе тут?
– Почти привык.
Месяц. Забыл упомянуть, что я уже месяц тут. Выучил язык на среднем уровне, познакомился со всеми, облазил окрестности. Теперь скучаю. Мда… Иные попаданцы уже миры спасают или королевствами правят, а я… учу язык и брожу.
– К чему? – она повернула голову, посмотрела на меня с интересом.
– К размеренной жизни, – наткнувшись на непонимающий взгляд, пояснил: – Обычно я чем-то занимался. Куда-то шёл, что-то делал. У нас большинство таких – если что-то хочешь, сидеть нельзя.