– А ты чего хотел?
– Стать известным, – пожал я плечами. – Оставить след в истории, быть при деньгах. Чтобы знали, что я существовал.
– Зачем? – удивление читалось на её лице.
– Тщеславен, наверное. – улыбнулся я. – Но мне всегда нравилось что-то делать и делиться этим с другими. Нарисовал – показал друзьям. Написал – тоже. Некоторые называли меня хвастуном. Может, и были правы. Потом я оказался на сцене – выступал, играл, вёл концерты, пел. И это было… божественно. Стоять под светом софитов, слышать аплодисменты, видеть, как ты вызвал эмоции – незабываемо.
Рядом послышался короткий смешок Лукины.
– Ты был уличным артистом? Что тебе нравилось – петь и плясать на потеху публике? Это же удел скоморохов и трубадуров.
Её суждение немного задело. Но сделать ничего нельзя – здесь такое отношение к театру. Я уже видел пару местных актёров и певцов. Тихий ужас. Эмоции – навыпят, гротеск до абсурда. Песни и постановки примитивны. Исключения – редкость.
– Понимаю твой скепсис. Но наш мир в этом плане шагнул куда дальше вашего. Уж поверь.
В ответ – скептичный смешок. Последняя капля.
– Ладно. Раз уж ты не веришь, давай кое-что расскажу. Тут на днях перевёл – ради практики.
– Давай, – улыбнулась Лукина. – Хоть время убьём.
– Ну-ну… – я вскочил. – Михаил Юрьевич Лермонтов!
Я не унижусь пред тобою…
…
После чтения стихотворения Лукина долго молчала. Сидела, затуманенным взглядом глядя вдаль.
– Это было… иначе, – наконец выдохнула она. – На голову выше наших произведений.
– Я же говорил.
– Беру свои слова назад, – улыбнулась. – Это было потрясающе.
Довольная улыбка появилась и у меня. Люблю, когда хвалят.
– А где девочки?
Улыбка тут же слетела. Я стал активно озираться. Лукина тоже встала, обеспокоенно приглядываясь.
– Кина! Мика! Вика! – приложив ладони ко рту, выкрикнула она. – Где вы?
– БУ! – взорвалось сзади на три голоса.
Мы подскочили, а девочки прыснули со смеху. Им пятнадцать. А до сих пор – детские шуточки.
– Девочки! – вспыхнула Лукина, зардевшись. – Не пристало воспитанным дамам так себя вести! Тем более при кавалере!
– Простите нас, – в один голос поклонились они. Ни капли раскаяния, только озорство.
Лукина вздохнула:
– Бегите.
Они прыснули в разные стороны. А Лукина… побежала за ними! И смеялась – звонко, как девчонка. Платье мешало – но ей было всё равно.