Осторожно, на цыпочках, он поднялся по ступеням. Внутри было темно. Похоже, это был коридор. Он попробовал открыть первую дверь – не поддалась. Сделал два-три шага, попробовал следующую – та же история.
Пошёл дальше.
Коридор упёрся в стену. Вправо и влево хода не было. В отчаянии он нажал на правую дверь – и та неожиданно открылась.
Комната была едва освещена звёздным светом, падающим через стеклянное окно.
Он бросил винтовку и ранец и повалился на пол. «Наконец-то можно отдохнуть», – подумал он, тяжело дыша.
Но вместе с облегчением пришла новая тревога. Усталость, изнеможение, чувство, близкое к отчаянию, давили, как свинец. Воспоминания всплывали обрывками – то быстро, как молния, то медленно, как шаги усталого быка.
Он ясно чувствовал, как ноют тяжёлые, усталые ноги. Икры пульсировали от боли – не обычной, а словно от судорог.
Он невольно заёрзал. Даже измождённое тело не могло вынести этого давления.
Он катался по полу в муках.
О родине, о матери и жене даже не думал. Не оплакивал свою грядущую смерть. Боль, только боль – с ней нужно было бороться.
Она накатывала, как прилив, бушевала, как ураган. Он упирался ногами в пол, метался. «Больно…» – невольно вырвалось у него.
Но на самом деле боль была не такой сильной. Она, конечно, была, но мысль, что нужно терпеть ещё больше, притупляла её. Новая сила волной разлилась по телу.
Желание побороть боль было сильнее страха смерти. С одной стороны – слабость, слезливое отчаяние, с другой – упрямая воля к жизни.
Боль накатывала волнами. С каждой новой волной он кусал губы, стискивал зубы, хватался за ноги.
Ему показалось, что пробудилось какое-то новое чувство, помимо пяти обычных. Тёмная комната стала видна чётче. У стены стоял высокий стол. На нём лежала белая бумага. Половина оконного стекла была разбита, и сквозь него виднелись звёзды. В углу валялся какой-то хлам.
Он потерял счёт времени. «Хорошо бы пришёл врач», – подумал он, но тут же новая боль отвлекла его.
На полу запел сверчок. «А, сверчок…» – мелькнуло у него в голове сквозь мучения. Грустная песня насекомого почему-то тронула его до глубины души.
Боль, боль… Он снова забился в конвульсиях.
– Больно! Больно! Больно! – он кричал без остановки.
– Больно! Кто-нибудь… есть кто-нибудь? – снова закричал он через некоторое время.
Силы жизни почти иссякли. Это был уже не сознательный зов о помощи, а нечто стихийное – как шелест листьев на ветру, как рёв волн, как вопль отчаяния.