Мы сами немного похожи на покойников – лица серые от постоянной выпивки, пыльные от мраморной крошки, дубильные от солнечного загара и грязи.
Работы много, бригадир выходных не даёт. И вроде как бьётся за трезвость, но пить позволяет, лишь бы не на глазах, не публично, то есть, а тайно, потому что невозможно по десять часов в день рубить одни и те же буковки и не сходить от однообразия и жары с ума. А когда сходишь с ума, рука может дрогнуть и вместо буквы «о» получится буква «ё», – брак в работе, в которой брак невозможен. Буквы из памяти не сотрёшь, а входить в вечность с браком н позволяет корпоративная честь и хороший заработок. А ещё архангел, который стоит на пороге вечности – в потоке не может быть ошибок. Брачного змия не пропустит.
Бригадир делает вид, что не замечает водки, готов простить тайно сброшенные в речку расколотые от неосторожных ударов мраморные заготовки плит. Кладбище разбитых памятников на дне водоёма – подальше от посторонних глаз. Представляю себе шок и трепет какого-нибудь заблудившегося водолаза или полицейского подводника, который ныряет в поисках тела, а находит целое кладбище. Заранее скорблю о его душевном здоровье.
Мой памятник на дне водоёма тоже есть, не исключение.
Испортил надпись «Любим. Помним. Скорбим». Резец слетел с насечки и съехал в кювет. То был день моей последней целомудренной трезвости. После него я начал пить вместе со всеми, влился в коллектив. Старый гравёр Игнат обучал меня искусству рубки буквы «о» и помог расправиться с загубленным памятником. Мне стали сниться кошмары, в них я до тошноты высекал буквы, одни и те же, мой резец срывал гладкие покровы плиты и углублялся в вечность, путались потусторонние нейронные связи, я вскакивал в холодном поту с постели и тянулся к бутылке. Мужики понимающе кивали – они прошли эту гравёрную инициацию. Если поток вошёл в сон, значит, ты настоящий гравёр «Потока». До этих пор ты лишь ученик.
«Не начинайте работать, пока не примете первый стакан», – заповедь от мастера Игната.
В августе я нарушил эту заповедь и поранил палец, резец соскользнул и ударил болезненно, кровь хлынула в лунки «Любим. Помним. Скорбим». Лёва, работавший рядом, протянул мне бинт, вату и водку и предложил передохнуть на крыше цеха. Крыша раскалялась, как сковородка в аду, но у нас не было другого места для отдыха, потому что бригадир Корней мог не заметить водку и расколотую плиту, но всегда видел, когда гравёр отдыхает. Этого он вынести не мог.