Мои родители работать Дусю не заставляли, всё больше старались, чтобы она училась. Но деньги платили приличные. Дуся их отправляла в деревню. Отец её был фронтовик и инвалид, а детей в семье пятеро, да старые родители. И мои папа с мамой попросту помогали этой семье.
С появлением у нас Дуси будильник моим родителям больше не был нужен. Как и все деревенские люди, Дульсинея вставала с рассветом. Ровно в семь часов она выходила в коридор и начинала петь одну‐единственную известную ей арию «Что день грядущий мне готовит…» Слово «грядущий» она произносила «хрюдущий» и мама отчаялась её переучивать. Папа смеялся и говорил: «В моём доме что ни женщина, то уникум». Слово «уникум» Дусю‐Дульсинею обижало. «Грех Вам, хозяин, смеяться над бедной девушкой», – говорила она. – «Чай всем известно, как папаша мой в строгости меня держали». Папа смеялся до слёз, а мама, уж не знаю в который раз, бралась объяснять нашей певунье, что «хрюдущий» надо заменить на «грядущий», а хозяин ни над кем не смеётся и что «уникум» вполне себе литературное слово! Я унаследовала от папы чувство юмора и возражала маме послушно‐воспитанным голосом: «Мамочка, в арии “хрюдущий” звучит лучше, чем “грядущий”», на что мама строго говорила: «Я с обеими поговорю вечером!»
Этот спектакль у нас с успехом шёл каждое утро. Но только не в это! Дульсинея ещё не успела пропеть своё «хрюдущий», как нас оглушил жуткий вопль! Когда‐то, в раннем детстве, я сильно обожглась и решила с перепугу, что теперь обожглась Дульсинея. Я влетела в родительскую комнату, плакала и кричала, что обожглась моя Дуня; мама бросилась к Дусе – покажи, где обожгла; Дуся заполошно кричала: «Хозяйка, горим!» Не растерялся только папа. Спокойно скомандовал: «Одеть валенки, пальто, шапки и выйти на лестницу». Что мы и сделали.
Никакого пожара не было, а кричала женщина. Она бегала вверх‐вниз по этажам, плакала, вскрикивала и говорила о какой‐то «мёртвенькой». Через плечо у неё висела мокрая тряпка, а к себе она прижимала кулёк – что‐то, завёрнутое в детскую кофточку. Первыми пришли в себя женщины. Они поняли, что в руках несчастная держит младенца. Папа тихо сказал маме: «Сашенька, вызови врачей, женщина не в себе». Женщина никому не отдавала ребёнка и ничего не могла объяснить про «мёртвенькую». В такой мороз «мёртвенькую» надо было во что бы то ни стало найти. Мужчины разбились на пары и пошли обследовать дом. «Мёртвенькой» оказалась Милочка. Она не умерла. Сердечко её ещё билось. В ситцевом халатике, заляпанном кровью, в тапочках на тонких детских ногах, она сидела на чердаке, прижавшись к тёплой трубе.