Другие же могли принести целый мешок солёной земли. Её тогла клали в большой горшок и тщательно размешав в воде, ждали пока грязь осядет, а воду аккуратно сливали в ёмкость поменьше. Так делали несколько раз, а потом эту воду кипятили и выпаривали. Вода исчезала, и на дне и стенках глиняного котелка оставался светло-серый осадок. Это была соль. Соль в камнях была вкуснее и более солёной, но она встречалась редко, больше приходилось выпаривать воду. Все дети стойбища были с этим делом хорошо знакомы. Дело было муторное, и им занимались в любое свободное время, активно привлекая к этому детей. Зато у всех была соль, и когда добывали сайлыла или двух, можно было делать запасы. Все знали, что впереди холодная зима и весенний голод.
Так случалось каждый год – голод надо было вытерпеть любой ценой. В их народе была горькая присказка – «запас на весну». Это значит, делать безнадёжное дело. Сколько ни запасай летом и осенью, сколько не надейся относительно легко пережить весенний голод, но зимой всё равно всё съедалось. Запасы прятали, экономили, берегли, но обмануть голод не удавалось почти никогда. Ели толчёную вываренную кору, долгими часами кипятили шкуры, надеясь хоть чем-то наполнить плачущий живот и дотянуть до тёплых дней. Бывало, что в самые отчаянные дни шаману удавалось вымолить у духов рыбу, алха, или даже сайсыла. Если был алх, тогда понемногу ели все. Ели и благодарили духов. Потом появлялась трава, и вылезал лесной чеснок в чащобных низинах, прилетали птицы, а дети днями напролёт лазили по деревьям вокруг стойбища в поисках птичьих яиц… и голод отступал. Доживали не все. Почти каждую весну кто-то уходил к предкам. Обычно это были старики и старухи. Иногда дети.
У Кайлу так умерла сестрёнка. Он не помнил её, только по рассказам старших. Мама украдкой начинала плакать, а отец лишь однажды обмолвился об этом. В тот год добыли мало соли…
Тяжесть рыбьих туш на ремне не позволяла быстро плыть. Кайлу делал два сильных гребка и почти полностью погрузившись в воду, совершал размеренные движения ногами, чувствуя, как его тело рассекает толщу воды, потом он делал ещё два долгих гребка, не поднимая головы. И только после этого, выгибаясь в спине, он взмывал к поверхности, делал долгий вдох, чтобы опять погрузившись на треть роста охотника, продолжить движение в этом порядке. Так плыть с грузом было удобнее всего. Он иногда слегка касался натянутого ремня – рыба была на месте. В этот раз он заплыл действительно далеко. Молодые охотники потеряли его из вида. Наверняка, никто и подумать не мог, что он пересечёт этот большой залив и уйдёт к скалам на противоположном берегу. Кайлу приподнялся из воды и вытянувши шею, быстро взглянул на приближающийся берег. В закатных лучах солнца вся земля казалась цвета спелого яичного желтка: полоска песка на кромке воды и покрытая травой лужайка на возвышенности, у самого края леса. Огонёк костра и мельтешащие рядом фигуры уже были отчётливо видны. Кайлу знал, что они ждут его. Все уже проголодались и вода к глиняном котле уже, наверное, давно кипит. А самые младшие и нетерпеливые, стоят на берегу и смотрят на гладь озера, надеясь первыми заметить возвращающегося Кайлу. Он улыбнулся и, набрав воздуха, нырнул на глубину роста охотника. Если плыть под водой, то проще было идти на глубине, потому что рядом с поверхностью, тело постоянно всплывало, и была видна, то спина, то голова. Кайлу помнил их детские игры в воде, когда новички, ныряя совсем неглубоко, наивно думали, что их не видно снаружи. Тогда все смеялись и спрашивали, сколько ему зим. Тот отплёвываясь от воды, хлопал глазами и ничего не мог понять. Словно малыш, переживший свою первую зиму, который только начинал играть и прятаться, он зажмуривал глаза и думал, что никто его не видит. «Ты плохо зажмурился», хохоча, орали тому, кто, ныряя, плыл у самой поверхности.