Теперь жар охватил меня целиком – как и слабость, и привкус крови. Но я по-прежнему не двигался. Я смотрел ему в лицо.
– Гэри, ты меня слушаешь? Ты понимаешь, что я говорю?
Огромное круглое лицо приблизилось.
– Гэри. Ты мне нравишься. Я думаю, ты хороший человек. Но иногда с хорошими людьми случается плохое. Тебе предстоит это узнать. Мы можем весьма усложнить твою жизнь.
В этот момент на меня нахлынула волна воспоминаний. Воспоминаний, которые унесли меня за тысячи миль. Вдаль от Токио – обратно в Илфорд, Восточный Лондон[3]. Мне было восемнадцать, и я сидел на мяче в глухом тупике рядом с железной дорогой, когда Гарри сказал, что у его мамы рак. Тогда я не знал, что ответить: «Хочешь поиграть в футбол?». Я вспомнил, как темной ночью стоял у стены в переулке и наблюдал за Сараваном, когда тот пригрозил меня зарезать. Руки он держал в карманах. Был ли у него нож? Я не знал. Я вспомнил, как за мной гнались по улицам с ленточной застройкой, а я перепрыгивал через ограды садов, и тот случай, когда сбили Братхапа и как содрогалось его тело, когда он лежал на земле. Я вспомнил все это глупое насилие, и кровь, и всю ерунду, которой полно у детей на улице, и все обещания, которые давал, и людей, которых знал. Я вспомнил, как сидел с Джейми ночью на крыше многоярусного паркинга, глазея на новые небоскребы, поднимающиеся вокруг нас, и сказал ему, что однажды стану большим человеком. Обещал, что сделаю это. Он курил в свете луны и смеялся надо мной. Однако он знал, что я это сделаю. И я тоже знал.
Нет, подумал я. Это не кончится здесь.
Не здесь, не в этом холодном корпоративном ресторане. Не под тяжестью этой улыбки.
1
В каком-то смысле я был рожден, чтобы стать трейдером.
В конце улицы, на которой я вырос, перед высокой вогнутой стеной центра переработки отходов, в четырех метрах друг от друга стоят фонарь и телеграфный столб – идеальные импровизированные ворота.
Если встать между этими двумя столбами, сделать десять больших шагов назад и посмотреть вверх и между ними, то издалека над высокой стеной выглянет и подмигнет вам свет самого высокого небоскреба квартала Канэри-Уорф[4].
По вечерам после школы, надев потрепанные школьные туфли и школьную форму брата, я подолгу пинал старые пластиковые мячи рядом с этими воротами. Когда мама приходила и звала меня ужинать, я оглядывался и видел, как небоскреб подмигивает мне. Казалось, это означало какую-то новую жизнь.