– Еще… – прошептала девочка, протягивая дрожащие ручки.
Тайсо всхлипнул и отдал ей последние крохи.
Агниш тихо положил свои лепешки у порога и уже хотел уйти, когда услышал за спиной шорох.
Старик стоял в дверях, его глаза блестели в темноте.
– Зачем? – прошептал он.
Агниш не нашел слов. Он просто показал свою ладонь – знак пламени теперь светился ровным теплым светом, как маленький очаг в ночи.
Тайсо медленно опустился на колени и заплакал.
А когда Агниш уходил, он почувствовал:
Впервые за долгие месяцы воздух пах не пылью и пеплом.
Он пах надеждой.
Лунный свет струился сквозь щели ветхой хижины, выхватывая из темноты худые пальцы Агниша. Он разломил лепешку пополам – последнюю, спрятанную под половицей еще неделю назад. Черствый хлеб крошился в руках, оставляя на ладони следы, похожие на пепел.
– Возьмите.
Агниш протянул большую половину Тайсо. Старик сидел на скрипучей циновке, прижимая к груди спящую внучку. Его глаза – мутные, словно подернутые пеленой голода – расширились.
– Я не могу… твоя мать…
– Мама сказала, что сегодня постится, – солгал Агниш, чувствуя, как у него сводит живот от голода.
Тайсо медленно потянулся к хлебу, но вдруг остановился. Его рука дрожала, как тростинка на ветру.
– Почему? – прошептал он. – После всего, что они говорят о тебе…
Вдали завыл ветер, принося обрывки песен из деревни – сегодня праздновали первое за много месяцев полное ведро воды из колодца. Никто не заметил отсутствия Агниша и его матери.
Мальчик посмотрел на девочку. Ее крошечная ручка сжимала край одеяния деда, даже во сне не отпуская.
– Она похожа на ту птичку, – неожиданно сказал Агниш.
– Какую?
– Которая жила у нас в хижине прошлой зимой. С подбитым крылом.
Он помнил, как мать отдавала последние зернышки проса той маленькой птахе, хотя они сами сидели без хлеба три дня. Помнил, как птица, выздоровев, билась о ставни, рвясь на волю.
– Мама тогда сказала, что добро – как уголь.
Агниш поднял ладонь, где светился знак.
– Кажется холодным, но внутри хранит огонь.
Тайсо вдруг закашлялся – сухие, надрывные звуки, от которых девочка нахмурилась во сне. Когда приступ прошел, в его ладони осталось кровавое пятно.
Старик быстро сжал кулак, но Агниш уже видел.
– Ешьте, – настойчиво повторил мальчик, вкладывая хлеб в дрожащие пальцы старика. – Для нее.