Он снял очки и потёр переносицу:
– Твоя мать не ушла бы от мужа ко мне. Даже зная, что…
Поток недосказанных фраз оборвался.
– Зная что? – надавила она.
Озеров хмыкнул, зажмурился. Казалось, он вот-вот заплачет:
– Даже зная, что ты – моя дочь.
Женя вскочила так резко, что стул опрокинулся. От боли хотелось кричать!
– Это не правда! – замотала она головой.
– Увы, – отозвался он глухо, продолжая сидеть за столом и смотреть на письмо. Будто в нём видел то, чего Женя не видела.
– Нет, – зашептала она, – Нет, нет, нет!
Этот шепот, и боль, что она ощущала, были вовсе не потому, что спустя много лет некто маминым почерком высказал правду. Будь это кто угодно другой, но не Озеров, Женя стерпела бы. Перенесла! Вот только… Сашка.
«Женечка», – слышался голос, который шептал ей на ушко слова о любви. И любил и заботливо нежил в объятиях.
«Мы же делали это. А он… Он мой брат?», – в эту правду нельзя было верить. И Женя не верила. Продолжая мотать головой, она пятилась. Пока не наткнулась на стену. Затем… побежала.
– Евгения! Женя! – кричал ей вслед Озеров. Папа. Отец.
Никогда. Никогда она больше не переступит порог его дома.
«О, мама! Да как ты могла?», – восклицала она в адрес той, кто уже не ответит.