В ответвлении этого прогона старшее поколение деревенских ребят обустроило шалаш, куда тайком от взрослых бегало курить и целоваться. Мы же постоянно играли в прогоне в войну. Со стороны Алексеевых у подножия столетней липы валялся деревянный короб, который мы использовали в качестве дота, а в шалаше старших обычно окапывался снайпер, которого крайне трудно было оттуда выбить. На крайний случай из прогона всегда можно было отступить к полю: там у проселочной дороги росла высоченная трава.
Второй деревенский прогон располагался почти напротив первого – между домами дяди Лени и покосившимся обиталищем Паука. Пространство это, выгороженное высушенными на солнце досками, выводило на дальние зада, куда мне в первое время ходить запрещалось. Прогон у дяди Лени закрывался воротами, которые, впрочем, всегда стояли открытыми. Этот прогон считался в деревне самым официальным и просматривался со всех сторон.
Был в деревне и третий прогон – между нашим домом и Большим Лешей. Пройдя сквозь него, можно было выйти к единственному пруду на ближних задах. Пруд этот все называли маленьким, хотя полдеревни ходило на него рыбачить: там всегда водились карасики и бычки.
Этот прогон отличался от двух предыдущих: много лет назад в нем стоял дом дяди Лени Кочетова. Хозяин дома любил выпить, поэтому каждый вечер за картами у него собирались веселые и шумные компании. В один из таких вечеров сын дяди Лени вышел с друзьями покурить и бросил окурок на двор, где стоял большой скирд сена. Из искры возгорелось пламя, и начался пожар такой силы, что огонь по воздуху перелетал в сад прабабушки. Все остались живы, но дом дяди Лени превратился в пепелище.
Новый дом, на строительство которого Кочетовы получили от колхоза компенсацию кирпичами, построили напротив единственного деревенского колодца. Дед вспоминал, что прежде там стоял Дом колхозника, а в дореволюционные времена была мануфактура, где занимались выделыванием деревянных перодержателей.
К моему детству в третьем прогоне не осталось ничего, что напоминало бы о старом доме дяди Лени: ветер колыхал тимофеевку, по одну сторону торчал наш собственный забор, а по другую виднелись серые слеги забора Большого Лехи, у которого постоянно голосил радиоприемник:
Обгоняя безумие ветров хмельных,
Эскадрон моих мыслей шальных…