, где Питер провёл три года, совершенствуя свой французский в Париже и изучая славянские языки в Сорбонне. Влажность была такой высокой, что Дорис чуть было не купила дом в Монпарнасе, чтобы заставить его съехать с этого затхлого чердака. Её остановила мысль, что Питер найдёт способ привести дом в порядок, но с видом на реку он не расстанется. Она заметила, что её сын имел привычку по утрам на минуту-другую замирать у окна, глядя на водную гладь с чашкой кофе в руке, и как будто черпал из этого силу. Дорис вспомнила и те кошмарные дни девяносто пятого года, когда он стоял у окна точно так же, но глаза у него были уже другими. После возвращения из Боснии он стал другим. Она могла лишь догадываться, что ему пришлось пережить, работая переводчиком в «зонах безопасности» ООН в Сербии. Несчастные события привели его в Маркале
5 сразу после той резни. Ему понадобились месяцы, чтобы прийти в себя. Дорис не знала подробностей, но, увидев фотографии в газетах, была уверена: никто не может полностью оправиться от подобного.
Из столовой донёсся звон столовых приборов. В воздухе распространился аромат только что испечённого печенья. Дорис наклонилась к Сету и нежно погладила его по плечу:
– Дорогой, ужин готов.
Париж,
29 мая, понедельник, 8:00
Серый ему шёл. Покрой дизайнерского костюма стоил мешка с деньгами, и у Тако было достаточно средств, чтобы позволить себе одежду, которая ему нравилась.
Он покрутился перед зеркалом, сдул невидимую пылинку с рукава и довольно улыбнулся.
Темноволосый мужчина перед ним открыл дверь, и Тако вышел на сцену. Зал был полон.
– Помолимся, братья и сёстры! – сказал он.
Люди перед ним пали на колени и подняли руки в молитве.
Серый ему определённо шёл!
Лондон,
29 мая, понедельник, 8:00
Когда я поднял руку, чтобы нажать на звонок, дверь передо мной открылась. Невысокий китаец открыл дверь и повел нас по асфальтовой дорожке, разделяющей газон перед домом. После того как мы вошли в просторную и модернистскую гостиную, китаец поклонился и исчез за дверью.
Огромные окна открывали вид на живую изгородь, за которой покачивались голландские тюльпаны, высаженные в узоре стилизованной бабочки. От света у меня прищурились глаза – два аспирина всё ещё не притупили боль в висках. Видимо моему организму требовалось больше времени, чтобы адаптироваться к стрессовой смене часовых поясов, которому я его подверг за последнюю неделю.