.
«Свобода есть лишь там, где нет для меня ничего другого, что не было бы мною самим»161.
Гегель указывает, что состояние свободы есть феномен превращение во всеобщее, из «я» стать «Я», т. е., по Гегелю, стать Истинной-Абсолютом, что в действительности означает превратиться в Бога: «Природа не доходит до осознания νοῡς; только человек удваивает себя таким образом, что он есть всеобщее для всеобщего. Это имеет место прежде всего тогда, когда человек знает себя как "я". Говоря "я", я разумею себя как это единичное, совершенно определенное лицо. Однако на самом деле я этим не высказываю о себе никакого особенного предиката. "Я" есть также и всякий другой, и, поскольку я обозначаю себя как "я", я, правда, разумею себя, этого единичного человека, однако высказываю вместе с тем совершенно всеобщее. "Я" есть чистое для-себя-бытие, в котором все особенное подверглось отрицанию и снятию. "Я" есть последняя, простая и чистая сущность сознания. Мы можем сказать: "я" и мышление есть одно и то же; или более определенно: "я" есть мышление как мыслящее. То, что есть в моем сознании, есть для меня. "Я" есть пустота, приемник (das Rezeptakulum) всего, для которого все существует и который все сохраняет в себе. Человек есть целый мир представлений, погребенных в ночи "я". Таким образом, "я" есть всеобщее, в котором абстрагируются от всего особенного, но в котором вместе с тем все заключено в скрытом виде. Оно есть поэтому не чисто абстрактная всеобщность, а всеобщность, которая содержит в себе все»162.
Но «всё», т. е. «Истина» – «Абсолют», есть «ничто»: «Бытие, как таковое, не есть нечто непосредственное и окончательное, а, наоборот, подлежа диалектике, переходит в свою противоположность, которая, взятая также непосредственно, есть ничто. Остается, таким образом, верным, что бытие есть первая чистая мысль и с чего бы прочего ни начинали, с "я" = "я", с абсолютного безразличия или даже с самого бога, – это прочее есть лишь представление, а не мысль, и, взятое как содержание мысли, оно есть именно лишь бытие.
Это чистое бытие есть чистая абстракция и, следовательно, абсолютно-отрицательное, которое, взятое также непосредственно, есть ничто. <…>
Каждое дальнейшее значение, которое они получают, должно поэтому рассматриваться лишь как более точная спецификация и более истинное определение абсолютного; такая спецификация более не представляет собой пустой абстракции, подобно бытию и ничто, а есть некое конкретное, в котором оба, бытие и ничто, суть моменты. – Высшей формой ничто, как взятого отдельно принципа, была бы свобода, но свобода есть отрицательность, лишь постольку она углубляется в себя, чтобы достигнуть величайшей интенсивности, а сама по себе есть утверждение, и как раз абсолютное утверждение»