Переправившись через мелкую речку вброд, он почувствовал, как изменилась земля. Мягкая, лесная почва сменилась сухой, твердой, почти каменной поверхностью выжженной степи. Изменился и запах. Вместо привычного аромата прелых листьев и влажного дерева в нос ударил чужой, терпкий дух – смесь полыни, конского пота и едкого дыма от кизяков.
Он поднялся на невысокий холм, заросший чахлым кустарником, и залег, превратившись в еще один камень на склоне. Отсюда открывался вид на логово врага.
Печенежский стан раскинулся в низине, как россыпь гигантских, уродливых грибов. Сотни конусообразных юрт из серого и бурого войлока, сгрудившихся без всякого порядка. В центре, над самым большим шатром из белой кожи, развевался на ветру бунчук – длинное древко, увенчанное конским хвостом. Знамя хана Арслана.
В стане горели костры. Десятки костров. Их беспокойные языки пламени выхватывали из мрака отрывочные, тревожные картины. Вот группа воинов сидит на корточках кружком, что-то гортанно обсуждая и передавая друг другу чашу с кумысом. Вот женщина в грубой одежде свежует тушу барана, ее нож быстро и умело мелькает в свете огня. Вот скачут по стану полуголые, крикливые дети, играя в свои жестокие игры.
На первый взгляд, это был обычный быт кочевого народа. Ничего подозрительного. Но Ратибор смотрел не на то, что было на виду. Он вслушивался, всматривался, впитывал саму атмосферу этого места. И она была ядовитой.
Напряжение. Оно висело в воздухе, густое, как смола. Он чувствовал его в том, как резко оборачивались воины на малейший шорох. В том, как они держали руки на рукоятях своих сабель, даже сидя у костра. В том, как их собаки – поджарые, злобные степные волкодавы – не лаяли, а лишь глухо рычали, водя носами по ветру. Они были начеку. Словно ждали нападения. Или, наоборот, готовились к нему.
Не было слышно ни песен, ни смеха. Только приглушенный, монотонный гул голосов, похожий на жужжание встревоженного осиного гнезда. А над всем этим доминировал другой звук. Глухой, ритмичный бой большого бубна, доносившийся откуда-то из глубины стана, и протяжное, тоскливое пение шамана. Это была не праздничная мелодия. Это был камлание. Ритуал. Призыв к богам или духам.
Ратибор медленно повел взглядом по стану, пытаясь вычленить из сотен юрт ту, что принадлежала молодому убийце, «княжичу с серьгой в ухе», как описал его торговец Вавила. Но отсюда, с холма, все юрты были похожи одна на другую, как капли грязной воды.