Его внимание привлекло движение у центрального, ханского шатра. Из него вышел высокий, сутулый старик в странном одеянии из шкур и перьев, с посохом, увенчанным черепом барана. Шаман. Тот самый, чей бубен и голос разносились по всему стану. Он подошел к одному из костров, где сидели самые рослые, важные на вид воины. Они почтительно встали при его появлении. Шаман что-то сказал им, указывая посохом в сторону Киева. Воины мрачно кивнули. Один из них плюнул в огонь, и тот злобно зашипел.
Ненависть. Ратибор мог почти физически ощутить ее. Холодная, концентрированная ненависть, направленная на город, который виднелся темным силуэтом на фоне зарева догорающих пожаров. Они не были друзьями. Они были врагами, заключившими временное перемирие. И это перемирие трещало по швам.
Ратибор пролежал в своей засаде несколько часов, пока не начало светать. Он вмерз в землю, его тело затекло, но он не шевелился. Он впитывал каждую деталь: смену караула, маршруты патрулей, расположение постов. Он составлял карту этого логова в своей голове.
Ничего конкретного он не увидел. Ни одного прямого доказательства. Но его инстинкты, отточенные годами войны и охоты, кричали ему, что он на правильном пути. Зло было здесь. Оно пряталось за войлочными стенами этих юрт, за гостеприимной чашей кумыса, за гортанными песнями у костра. Оно было частью этой культуры, частью этого народа, для которого жизнь человека, особенно чужака, не стоила и подковы с копыта их коня.
Когда первый робкий луч солнца коснулся верхушек деревьев, Ратибор начал отползать назад, так же бесшумно, как и пришел. Он не нашел убийцу этой ночью.
Но он нашел его дом.
И он понял, что вернуться сюда придется уже не в качестве наблюдателя. В следующий раз ему нужно будет проникнуть внутрь. Прямо в сердце змеиного гнезда. И это будет уже не разведка. Это будет смертельный риск.
Гридница князя Владимира пропахла потом, тревогой и застарелым вином. За огромным дубовым столом, темным от времени и пролитых напитков, сидела вся верхушка киевской дружины. Старшие гридни. Бородатые, покрытые шрамами волки, чьи имена гремели от Карпат до самого Царьграда. Путята, могучий, как медведь, воевода, потерявший глаз в битве под Доростолом. Блуд, хитрый и язвительный, как лис, мастер засад и интриг. И, конечно, сам Добрыня, дядя князя, чье слово было весомее золота.