«Зима чернее волчьей ягоды…»
Зима чернее волчьей ягоды.
Глаза закроешь – всё одно.
А помнишь, ездили до Ладоги
На электричке ледяной?
Садились утром у Финляндского
И по железной до конца.
Хватало солнца нам январского,
Ловилось счастье на живца,
Декабрь набившейся оскоминой
Из под полы небесных недр
Глумился над своим надгробием
И посылал на землю снег.
И этим снегом утрамбовывал,
И умывал, и омывал.
Стояла ржавой под заборами
Недоистлевшая трава.
Недоуслышанная исповедь
Снегоподобной тишины –
Темнее самой тёмной истины
И самой искренней вины.
Заземли меня, задержи,
Зацепи крючком, будто рыбу.
Слышишь, плачут о нас стрижи,
Пролетающие над изгибом
Поднебесного полотна –
Будто дёргается струна
Горизонта. Глотаю на ощупь
Воздух, словно намного проще
Не дышать им, и мне сполна
Хватит этого, чтобы тоже
Задержаться с тобой подольше,
Плавником не касаясь дна.
«Радуюсь темноте, будто…»
Радуюсь темноте, будто
Первым лучам весеннего утра,
Скользящим по занавескам.
Радуюсь, будто я – невеста.
Мурашки по рукам от шёлка
Прохладного, словно я долго
Стояла в храме и слушала, слушала,
Как трещало масло душное
В ладанке, как шептались тени
И плакали свечи, а божьи дети
Протяжно и звонко пели «Отче…» –
Я слушала их до самой ночи.
«Когда я вырасту, я стану понимать…»