А на совещании Яшин вместе с другими руководителями сидит за столом, орлино вглядывается в зал, где молодые авторы, съехавшиеся изо всех вологодских районов, и глуховато, словно простуженно, спрашивает: «Нет ли тут никольских?» Если оказываются, очень доволен, если нет, как бы с укором замечает: «Должны, должны быть». И слушает стихи, рассказы и всякие другие литературные опыты, в которых и жанра-то никакого не нащупаешь. День, другой слушает и не устаёт, и не смотрит, как знаменитый поэт, свысока, снисходительно.
Вот кто мог сквозь косноязычие и всякие словесные огрехи точно уловить талантливый стук молодого сердца. И денег за это никаких не получал, и благами никакими не пользовался. Сегодня это звучит даже как-то странно… Но именно так на протяжении многих лет Александр Яковлевич Яшин закладывал основы нынешней Вологодской писательской организации.
Табунясь возле него, мы видели в нём истинного поэта и вовсе не предполагали, что он занимается также прозой. Сам же Яшин об этом ничего не говорил. Лишь теперь, перебирая в памяти те встречи, я вспомнил, как он однажды, ни к кому не обращаясь, а так, про себя, с грустью молвил: «Стихами всё-таки трудно чего добиться». Помню, с каким недоумением я взглянул на него: как так? А он сам разве не добился? Теперь-то я понимаю, о чём сокрушался Александр Яковлевич – о конкретной, о практической работе художественного слова в переустройстве жизни. Был уже разгромлен партией культ личности, в стране многое менялось, литература отходила от теории бесконфликтности. Но в то же время крепли в государственных и хозяйственных звеньях признаки волевого руководства. Было о чём подумать…
И вот появляется рассказ Яшина «Рычаги», затем «Вологодская свадьба». Будто стронулся снег с крыши, вокруг автора – шум, крикливые голоса… Понадобилось полтора-два десятилетия, чтобы жизнь протёрла глаза тем, кто упрекал писателя в очернительстве, и они сами увидели теперь, что он всё-таки прав. Перечитывая ныне эти горячие страницы, ещё раз убеждаешься в зоркости и точности яшинского взгляда на жизнь, на её болевые точки. И с грустью размышляешь: сколько ещё слепоты вокруг произведений и книг, написанных с жаром сердца, с глубоким знанием жизни, для нашего же собственного блага, но вызывающих лишь раздражение у иных ценителей, вот-вот готовых привесить к ним какой-нибудь ярлык. Ужели опять, как с Яшиным, потребуются годы и годы, чтоб узрели они уже ныне очевидные истины?