– Ну и что вы теперь с нами сделаете, кретины? Думаете, это сойдет вам с… – Доктор Добрая Мать, разгневанная, уязвленная, шокированная, не закончила фразу, потому что все псы до единого развернулись и пронзили ее взглядами. Ослица съежилась под лазерами их глаз – толукути это были единственные ее слова в ту ночь и в следующие три ночи.
– Но объясни, почему ты так со мной поступаешь, Реза? Втягиваешь армию в политику, иве?[36] Ты – из всех животных! Задумал – что? Кровавый переворот, серьезно? Генерал? После всего, что мы прошли, всего, что я для тебя сделал? – рычал Старый Конь, теперь сосредоточив все внимание на бульдоге. Но генерал Иуда Доброта Реза сидел глухой и немой.
– Прошу, сэр, со всем уважением, мы отказываемся называть это переворотом, тем более кровавым, поскольку во всем этом чудесном доме не пролито ни единой капли крови, – отчаянно обвел лапой комнату генерал Дар Биби.
– Какого черта ты несешь, генерал? Сам-то себя слышишь? – громыхал Старый Конь.
– Я только говорю, Ваше Превосходительство, сэр, простую истину: то, что происходит, категорически не является переворотом, – ответил пес.
– Если это не переворот, то что это тогда за херня? – проревел Старый Конь. Он грохнул копытом по столу, и недопитая чашка «Эрл Грея» перевернулась, упала и разбилась.
– Мне очень жаль насчет переворота – в смысле, вашей чашки, сэр. А что касается вашего вопроса, мне кажется, это неприятная ситуация, которую мы обязательно исправим, сэр, – сказал генерал Дар Биби. Было не жарко, но он обливался потом. – И если позволите добавить, Ваше Превосходительство, всего несколько часов назад Центр Власти проголосовал за то, чтобы, эм-м, позволить вам уйти на покой…
– Я и есть сраный Центр Власти, генерал, и не понимаю, что за хрень ты несешь! И ты хоть раз слышал, чтобы я сказал, что устал? Чтоб вы знали, уйти на покой мне велит только назначивший меня Господь Бог, а не вы, презренные вероломные гиеньи дети! И может, вы мните себя умными, но вот вам сюрприз: это Джидада, моя Джидада с «–да» и еще одним «–да»; только дайте срок; думаете, дети народа это потерпят? Думаете, Африка это потерпит? Думаете, мир это потерпит? Я знаю, и вы знаете, и Господь знает, и солнце знает, и земля знает, и воздух знает, и предки знают, что мои животные никогда не потерпят этого неконституционного преступления, этого фарса, этой мерзости. Вы, генерал, явно не понимаете, с чем имеете дело. Вы не знаете, насколько меня обожает Джидада. Вы не знаете моих животных, но сегодня узнаете, только дайте срок, – бушевал Старый Конь.