– Ну и что, что опоздаем? – Фрося с наслаждением растягивала жевательную резинку, купленную у моряка за две копейки. – У Петрова температура второй день, все равно не услышит, как мы фальшивим. Зачем ходит на работу?
Мария поправляла белый воротничок своего скромного ситцевого платья, нервно подергивая коричневую сумочку-конверт с нотами:
– А вдруг экзаменационная комиссия?..
– Тогда споем про "счастливую советскую молодежь" – сразу "отлично" поставят, – фыркнула Фрося. – Нас бы предупредили за комиссию!
В этот момент из-за угла пивной лавки №3, где официально продавали только безалкогольный квас, но все знали, что старик Беркович под столом держит бутылки "Жигулевского", донесся хохот.
У чугунного фонаря стояла кучка парней. Трое в закатанных по локоть тельняшках, ни дать, ни взять портовая братва, один в клетчатой кепке-восьмиклинке, ну, точно, спекулянт с рынка и… он. Высокий, в кричаще-коричневом пиджаке, наброшенном на матросскую тельняшку. Черные брюки-дудочки, лакированные туфли, похоже "трофейные" с чужой ноги и финка в кожаном чехле у пояса "для красоты", как объяснил позже.
– Фрось, это про того вора говорили, что выпустили и Молдаванке надо закрывать дома на три замка? – прошептала Мария, замедляя шаг.
Мишка, он же Михаил Ефимович Баранов, 25 лет, три судимости, последняя за "незаконное предпринимательство", то есть продажу американских сигарет возле Оперного, повернул голову. Зеленые глаза, вьющиеся темные волосы, слегка кривой нос, последствия последней драки в тюрьме, и улыбка – наглая, но обаятельная, как у кота, укравшего сметану.
– Девчата! – крикнул он, снимая фуражку-капитанку, краденую, как позже выяснилось, и делая театральный поклон. – Вы, случаем, не ангелы? А то у меня тут рай в кармане закончился…
Парни заржали. Фрося фыркнула. Мария покраснела до корней волос.
– Мы… мы в консерваторию, – пробормотала она, ускоряя шаг.
Мишка ловко шагнул вперед, перегородив дорогу, но не касаясь по правилу воровской вежливости.
– Михаил Баранов. Музыку обожаю. Особенно… – он нарочито медленно оглядел Марию с ног до головы, – …скрипку. Голос у нее высокий, нежный… и очень нервный, если не так держать.
Фрося закатила глаза:
– Ой, да иди ты…
– Иду! – весело согласился Мишка. – Прямо за вами. А то я, понимаешь, в тюрьме теорию музыки изучал, а теперь практику наверстываю.