– Привет, – вроде бы мой голос не дрожал, но взгляд все же со смущением отвела. Как тургеневская барышня, ей-Богу! Еще немного – и кисель из карманов польется…
Филатов даже не посмотрел в мою сторону.
– Я занят, – был его пространственный ответ, сказанный на гитару, будто бы он к ней обращается.
Сразу стало понятно, что разговор не заладится, так что я без предлога оставила Леонида с его творческим процессом за дверью и вернулась к остальным музыкантам. Те как раз отрабатывали новые аккорды. Ранее я никогда не наблюдала вживую творческий процесс – талантливых людей среди моих знакомых нет. Так, бывшая одноклассница раньше баловалась сочинением стихотворений с глупыми рифмами про кровь и любовь, ну и приятель из соседнего подъезда мнит себя крутым блогером, снимая короткие и никому неинтересные ролики.
– У нас не творческий процесс, – одним махом опроверг мои слова Шустов. – У нас творческий кризис! Через месяц по контракту должен быть готов альбом, а записей по нулям. Материала нет, – развел он руками для эпичности. – Однажды мы больше года не могли ничего нового выдать!
– Зато потом выпустили свой третий альбом, – напомнила я, хорошо зная ту историю многолетней давности, когда от группы долгое время не выходило ни одной новой ноты, и Валентин усмехнулся.
– И все-то ты знаешь… – не удивился он.
– Не забывай, я ваша фанатка.
– Не будь фанаткой, – опроверг барабанщик мои слова: – будь поклонницей!
Я недоуменно посмотрела на Шустова. Ему на помощь пришел Михаил и объяснил на первый взгляд неочевидную разницу:
– Поклонницам нравится наша музыка, тексты, но в рамках приличия, – и постучал пальцами по грифу гитары, доказывая свою точку зрения. – А фанатки – это психически неуравновешенные маньячки, которые готовы ботинки наши целовать.
Я разумно решила умолчать тот факт, что считаю Филатова чуть ли не спустившимся с небес полубогом и готова не только ботинки его целовать, но и вылизывать их языком до блеска. На концерте я даже свой отпечаток на его обуви оставила и как полоумная дура радовалась этой неожиданной возможности прикоснуться к прекрасному.
– Кстати, поклонница, – обратился Михаил ко мне: – о чем бы ты хотела услышать в наших песнях?
– Можно… эээ… что-нибудь… про любовь… – я старательно подбирала каждое слово, дабы не опозориться, и в результате все равно дала промашку. Оказывается, во время моего ответа Леонид тихонько стоял в дверном проеме и смотрел на меня как на неразумного ребенка и, как и положено взрослому наставнику, пояснил отнюдь недоброжелательным тоном: