Пока ещё можно было хоть что-то разглядеть в сгущающемся сумраке, наскоро разбили лагерь. Когда всё было готово, меня вывели из экипажа. Идти до шатра было недалеко, но я умудрилась промокнуть насквозь. Шагнув под полог, я замерла, отстранённо прислушиваясь к шороху дождя, что ожесточённо царапал хлипкую ткань палатки. Бросив взгляд на дымящуюся, на низеньком столике, еду, отвернулась – поселившаяся в моём теле слабость тугим комком засела в горле, лишая, как аппетита, так и любого желания, кроме одного – поскорее завернуться в тёплый плед и уснуть.
Сереброволосый мужчина сидел за рабочим столом и перебирал какие-то бумаги. Казалось, он даже не заметил моего появления. Желая как можно скорее покончить с перевязкой и лечь спать, я, не дожидаясь приказа, сделала шаг к мужчине и начала раздеваться. Отложив бумаги в сторону, он, сложив руки в замок на столешнице, стал молча наблюдать за моими заторможенными движениями. Сегодня руки почему-то плохо слушались меня: пальцы била мелкая дрожь и я никак не могла расстегнуть пуговицы. От усердия или чего-то другого, моё тело покрыла испарина, и начал волнами накатывать жар. Мокрая, прилипшая к телу одежда стягивала и душила… душно, неимоверно душно! Наконец, справившись с пуговицами, я скинула на пол блузку и, вытянув руки по швам, замерла.
Медленно мазнув меня взглядом, мужчина поднялся со своего места. Направляясь ко мне, он провёл ладонью по столешнице, по ходу движения подцепив пальцами ножницы. Остановился напротив меня. Тихий звук прорезаемой ткани.
С моих губ невольно сорвался выдох облегчения, когда стягивающие моё тело путы бинтов ослабли, позволяя дышать полной грудью. Обнажённой, разгорячённой кожи коснулась прохлада вечера… Как же приятно…
Подняв руку, сереброволосый мужчина привычным движением прикоснулся к моему родимому пятну. Я так и не поняла, с чем это было связанно – возможно я была слишком измотана дорогой и сыростью, а возможно, просто пришло время – но я, впервые за всё время нашего с ним «знакомства», вздрогнула. По моему телу прокатилась волна леденящего жара, а следом, ударной волной, мой разум накрыло осколками воспоминаний. Образы врезались в мой мозг острыми гранями, безжалостно кромсая и вспарывая его. Возможно, я даже кричала, билась в агонии, я не знаю: последнее, что я увидела, была тьма – её разинутый в крике беззубый рот, что поглотил меня всю, без остатка.