Видение растаяло. Багряное солнце снова касалось горизонта над реальной, пустынной степью. Грохот верфей и пушек сменился шелестом ковыля. Запах смолы уступил место аромату полыни и нагретого мела. Но Владимир стоял на вершине холма, преображенный. Тревога, сомнения, тяжесть – все испарилось. На душе наступила кристальная ясность и непоколебимая, как скала, уверенность. Глаза его горели огнем пророка и решимостью строителя империй.
Он обвел взглядом реальные берега Воронежа и Дона, пустынные, но теперь освященные видением. «Пустошь? – мысленно усмехнулся он словам дружинника. – Нет. Это колыбель. Колыбель будущего величия России. И я, Владимир, креститель Руси, заложу здесь ее первый камень – не из мела, а из силы и воли.»
Он повернулся к ожидавшим внизу людям. Его фигура на фоне закатного неба казалась огромной, монументальной. Рука поднялась, указывая не просто на реку, а в будущее.
«Готовить ладью! – его голос, мощный и властный, покатился вниз с холма. – Завтра на рассвете – великое дело!»
Глава 4 Закладка Краеугольного Камня
Слияние Воронежа и Дона, лето 989 года от Рождества Христова
Рассвет разгорался над землёй, как благословение. Первые лучи пробивали лёгкую дымку над Доном, озаряя леса, склоны, и тёмные воды, спешащие к великому устью. Воздух был насыщен влагой, тревогой и предчувствием. Всё вокруг будто затаилось, ожидая. Князь Владимир стоял на корме ладьи, опираясь на посох, и вглядывался в слияние рек – в то место, где Воронеж вливался в Дон, неся в его течение холодную силу северной земли. Его глаза были ясны и неподвижны. В эту зарю он был не просто правителем – он был залогом времени, слепком грядущего, живым камнем в основании того, что должно было вырасти за века.
Три Дара лежали у его ног, окутанные простыми покрывалами. Каждый – плод Херсонеса, плод покаяния и прозрения. Не случайно он привёз их сюда. Ибо здесь, в этом тихом и ещё не наречённом месте, должно было начаться великое.
Он первым вызвал Гаврилу. Не знатнейшего, не родовитейшего – но того, в ком плыл особый ток: неподкупная верность, ясный ум, кроткая, но несгибаемая воля. Гаврила шагнул вперёд, крепкий, плечистый, с чуть нахмуренным лбом, как у плотника, глядящего в дерево перед резом.
– Ты, – сказал князь, – станешь началом.
Он поднял один из покрытых артефактов – Штурвал. Тяжёлый, словно выточенный из самой памяти мира, с блеском тёплой меди и запахом смолы кипарисовой.