– Время посещения закончилось, мэм. Вам нужно уйти.
– Но она-то здесь, – заметила Смита и кивнула на Нандини.
– Старшая медсестра сделала исключение для ассистентки мисс Шэннон и высокого джентльмена. Но гости могут приходить лишь в часы посещений.
Смита вздохнула.
– Ладно. – Медсестра не шевельнулась, и Смита добавила: – Дайте мне еще несколько минут, пожалуйста, нам нужно обо всем договориться.
– Пять минут.
Смита вышла за сестрой в коридор. Мохан стоял у поста дежурной медсестры и разговаривал с молодым врачом. Он заметил ее, сказал что-то молодому человеку и подошел к ней.
– Уже уходишь?
– Меня выгнали.
– Тут очень строгие правила посещения. Но я могу попробовать…
– Не надо. Они и так сделали исключение для тебя и Нандини. – Она услышала обиду в своем голосе и поняла, что и от Мохана это не ускользнуло.
– Мне очень жаль, – сказал он.
Смита покачала головой.
– Ничего страшного. Мне надо готовиться к поездке в Бирвад. Позвонить адвокату. А еще Нандини сказала, что у меня одежда неподходящая.
Мохан смутился.
– Кому сейчас легко, – пробормотал он и, приободрившись, добавил: – Но есть и хорошая новость: Шэннон поместили на первую строчку в листе ожидания. Завтра утром ее прооперируют первой.
– Отлично. Во сколько приезжать?
– Посмотрим. Ее увезут в семь. Но операция начнется только в восемь, и дело это небыстрое. Даже если ты приедешь в девять или в десять…
– Я в семь приеду.
– Так рано не нужно. Тебе еще завтра весь день ехать в Бирвад, если вы уедете сразу после операции. – Он улыбнулся. – Нандини ясно дала понять, что никуда не поедет, пока не убедится, что с Шэннон все в порядке.
Смита вернулась в палату. Шэннон крепко спала. Смита тихонько поцеловала ее в лоб, отошла и немного постояла у кровати. От боли на лице подруги залегли новые морщины. Шэннон тихо стонала во сне. Смите стало ее жалко. Она привыкла видеть Шэннон веселой и разговорчивой; легко было забыть, что у нее нет и никогда не было семьи. Однажды, когда они выпили лишнего после корпоратива, Шэннон рассказала, что провела детство в приемных семьях. Смита восхищалась Шэннон: одна в чужой стране, та могла положиться лишь на заботу своей переводчицы, которая ее обожала, и друга, следившего, чтобы за ней был лучший уход.
«И на меня, – подумала Смита. – Я тоже все бросила и поспешила ей на помощь. Почему? Ради Шэннон, конечно, но еще чтобы доказать, что я – хороший друг».