* * *
Итак, я устроил своих гостей в заброшенной хижине, запретил им выходить из дома и разводить огонь, приказал дожидаться, пока я принесу теплые вещи и обед.
Однако когда ближе к вечеру я вернулся, нагруженный, будто верблюд, одеялами, мисками, и завернутым в кусок овчины горшком с кашей, то обнаружил, что мои гости нарушили обозначенные запреты: они развели огонь в уличном очаге, вскипятили себе воды в котелке из кладовки и насыпали углей на жаровню. В доме сделалось тепло, но обитатели хижины забыли даже прикрыть ставни, и свет жаровни внутри можно было заметить со стороны тропинки, что тянулась вдоль убранного поля.
При виде такой беспечности я бросил принесенные вещи на пол и едва не разбил несчастный горшок с кашей. К счастью, овчина сберегла обед моих строптивых гостей.
– Если вас найдут, – воскликнул я в отчаянии, – меня казнят. А, может быть, и вилика казнят. И моего отца!
– Никто нас здесь не найдет, – беззаботно бросил Философ и принялся разбирать принесенные мною дары. – Разве что прибегут, заслышав издалека твои отчаянные крики. Решат, что тебя подловили разбойники и вот-вот зарежут.
Одно из одеял он передал Сенатору, второе оставил себе. Обнаружив среди вещей флягу с вином, старый плут сразу повеселел.
– Как видишь, мы не зря вскипятили воду – сейчас разбавим твоей амброзией нашу пустую водицу, и мир опять сделается почти правильным.
– А если рабы приметят непорядок?
– Полевые работы закончились – декабрь на дворе. Охота твоим бездельникам шляться по полям, наверняка встают поздно, сидят на конюшне или на кухне. Прикажи вилику выдать им кувшин вина вечером, и никто из них вообще не отойдет от усадьбы ни на шаг.
Я не стал с ним спорить, но на всякий случай закрыл ставни на окнах, да еще проверил, не виден ли снаружи свет. Ставни сходились неплотно. К счастью, слабое мерцание углей в жаровне при закрытых ставнях невозможно было разглядеть уже с десяти шагов. Мы разложили кашу по мискам, добавили вина в чаши, уже наполненные горячей водой. Сам я не успел поесть в усадьбе, так торопился к моим новым знакомцам, так что присоединился к трапезе.
– Кто мог подумать, что я, владелец роскошного дома в Риме, стану жалким беглецом! И буду сидеть в старой хижине, питаясь милостями незнакомого человека, – вздохнул Сенатор.