Камни дороги лихорадочно блестели на зимнем солнце. Прошлогодняя трава, обожженная ночными заморозками, слегка шелестела, прижимаясь к стволам огромных пиний. Все беглецы шли из Рима.
А поскольку они успели добраться до нашего городка, то получили слабую возможность спастись. Я поджидал их на этой дороге после полудня, хотя отец запретил мне выходить из дома в эти дни и уж тем более о чем-то болтать с незнакомцами. Страх смерти пронизал римский мир и запечатал уста. Но молчальники могли точно также погибнуть, как и те, кто не боялся проклинать убийц. Я стоял, держа под мышкою мешок с хлебом и сыром, и еще – с деревянными флягами, которые по-прежнему умело вытачивал наш старый Икар долгими зимними вечерами в своей мастерской. Отец обожал давать рабам мифологические имена или имена царей. В этом была особая насмешка – награждать бессильных прозвищами всемогущих.
Днем, стоя в тени старой гробницы, заброшенной и уже давно не охраняемой, я высматривал очередного беглеца на дороге. Хотя последние дни выдались теплыми, ночами случались короткие сильные дожди, а беглецам приходилось ночевать под открытым небом. Но даже в теплый зимний день ветер колюч и порывист, а сладостный фавоний начнет веять только в феврале. К тому же старики говорили на кухне, что после ночных заморозков можно на днях ожидать снега.
Этим утром первым появился человек лет сорока, с кротко остриженными темными волосами. Прежде гладко выбритый, теперь он оброс темной щетиной, на нем не было даже дорожного плаща, только тога, перевязанная на военный манер, чтобы удобнее было иди, и как я отметил, тога с широкой пурпурной полосой. Сенатор! Я немного выступил вперед. Беглец остановился, глянул настороженно. Вид мальчишки-подростка его успокоил. К тому же одежда деревенская: шерстяная туника с длинными рукавами, да греческий плащ, – на военного точно не похож.
– Чего тебе? У меня ничего нет. Что было – все отдал.
Я заметил светлый след на его правой руке. Прежде он наверняка носил массивный золотой браслет, который теперь исчез. На левой руке на пальце тоже имелся светлый след – видимо, от кольца. Из дома он бежал, не успев прихватить даже дорожный плащ. А кошелек наверняка отдал за возможность покинуть Город.
– У меня хлеб есть. Кора пекла, – проговорил я торопливо, опасаясь, что он уйдет. – Она вкусный хлеб печет, муку просеивает два раза, никакого крошева от жерновов, о наш хлеб зубы никто не ломает. Кора просила даже, чтобы Икар ей клеймо сделал, как для хлеба в дорогой пекарне. Просто так, не на продажу, для славы, любит она показать себя и перед фамилией, и перед гостями.