Экран ожил мягким мерцанием. Цвета осветили потолок, отразились в стёклах шкафов и на полированном столе. Звук был отключён, но Аркадий смотрел внимательно – как смотрят на огонь в камине: ничего не слушая, всё чувствуя.
Шла прямая трансляция заседания парламента. Внизу – бегущая строка: «Второе чтение. Законопроект №1424/3». Камера медленно скользила по залу, выбирая лица и ракурсы. Всё выглядело мирно, даже торжественно – как парад в замедленной съёмке.
В центре – лицо Кручинина: довольное, расслабленное, с тенью самодовольства. Он кивал, поправлял микрофон, что—то говорил без звука и улыбался, как человек, который давно всё понял и теперь просто наблюдает, как остальные догоняют его по маршруту, который он же и начертал. Кто—то аплодировал, кто—то записывал, кто—то смотрел на него, как на спасителя, защитившего нацию от морального распада.
Аркадий взял планшет, открыл новостную ленту. Заголовков было много – одинаково восторженных. «Парламент проявил зрелость». «Сильное решение для сильной страны». «Равновесие восстановлено». Он пролистал вниз – в комментарии.
Первый – лаконичный: «Давно пора». Второй – с аватаркой флага: «Не согласен? Чемодан, вокзал – и куда—нибудь без нас». Третий – объёмнее: «Женщины забыли, что быть женщиной – это не право, а обязанность. Спасибо депутатам за напоминание».
Потом пошли мемы: девушка с чемоданом и подписью – «Отважно бежит от любви к Родине». Под ней – десятки лайков и комментариев: «Скатертью дорожка», «Остались лучшие».
Некоторые посты звучали почти как стихи: «Кто ропщет – тот враг. Кто молчит – уже брат. Кто аплодирует – наш». Один пользователь особенно гордился новым лозунгом: «Скоро женская гордость станет на вес золота – потому что её останется мало». Под этим – огоньки, флажки и скриншоты билетов в один конец.
Аркадий продолжал листать ленту неторопливо, как человек, читающий меню, хотя давно знает, что закажет. Комментарии сливались в единый поток: шутки, ехидные сравнения, театральные реплики, похожие скорее на корпоративные тосты, чем на реакции живых людей.
На экране тем временем показывали общий план зала. Один из депутатов с искренне взволнованным лицом поднимался к трибуне, держа в руках распечатку, в которой едва ли было что—то новое. Позади него всё так же маячило лицо Кручинина с той же полууголовной ухмылкой и взглядом человека, знающего финал пьесы, пока зрители ещё разворачивают конфеты в зрительном зале.