И в одно утро этот дом замолчал.
Первыми заметили соседи. Не поднялся с утра дым из трубы. Тяжелые дубовые ставни остались закрытыми, хотя солнце уже поднялось высоко. Шумная, бойкая служанка Любомира не вышла с корзиной на рынок, а его приказчик не появился в своей лавке. Дом, вчера еще бывший одним из самых оживленных на улице, сегодня стоял как гробница – тихий, слепой и наглухо запертый.
Ратибор, Всеслав и Зоряна прибыли раньше, чем весть дошла до княжеских гридней. Ратибор действовал по наитию, по холодному, сосущему чувству в животе. Они остановились перед массивной, окованной железом дверью. Вокруг уже собиралась небольшая толпа любопытных, шепчущихся соседей.
– Дверь заперта на засов. Изнутри, – сказал Ратибор, подергав тяжелое кольцо.
Всеслав Медведь хмыкнул. Для него запертая дверь была не преградой, а досадным недоразумением.
– Отойди, – коротко бросил он Ратибору.
Он не стал бить в дверь. Он просто уперся в нее своим могучим плечом, напрягся, и его мускулы вздулись под кожаной рубахой. Раздался оглушительный треск, звук разрываемого, стонущего дерева. Дверь не открылась – она взорвалась внутрь, вырвав с мясом из косяка тяжелый железный засов и разлетевшись щепками.
В проем хлынул воздух из дома. И они замерли.
Воздух был спертым, застоявшимся и неестественно холодным, как из глубокого погреба. Тишина внутри была абсолютной. Не просто отсутствие звука – это была тяжелая, давящая, ватная тишина, в которой тонули любые шорохи. Не скрипели половицы, не пищали в подполе мыши, не гудел остывающий огонь в печи. Тишина мертвой плоти.
Первыми они нашли слуг в их маленьких каморках в задней части дома. Трое – две женщины и молодой парень – лежали в своих постелях, укрытые простыми одеялами. Они спали мертвым, неестественно мирным сном. На телах не было ни единой царапины, ни следа борьбы. Но их лица… они имели тот же жуткий, землисто-серый оттенок, как у трупа на болоте. Их кожа была похожа на холодную, восковую глину, а щеки ввалились, словно жизненная сила была высосана из них через невидимую соломинку. Ратибор коснулся руки одной из служанок – она была холодной, как речной камень в ноябре.
Самого Любомира они нашли на втором этаже, в его просторной, богатой опочивальне. Он лежал в своей большой постели под дорогим византийским одеялом. Он был аккуратно укрыт до самого подбородка, и на его лице застыло умиротворенное, почти благостное выражение, будто он умер во сне, увидев райские сады.