Изабелла вздохнула и с лёгкой укоризной покачала головой, глядя на сестру. Габриэлла же лишь усмехнулась:
– Ох уж эти семейные драмы…
***
Торин и Лира стояли у дверей тронного зала, будто два изваяния, забытые временем. Мраморные стены вокруг дышали холодом, а свет, льющийся через высокие окна, рисовал на полу узоры-призраки – отблески былого величия. Тишина между ними была густой, как смола, прерываемая лишь эхом их собственных мыслей.
Внезапно двери вздрогнули, словно сам дворец содрогнулся от невысказанной тайны. В проёме возникла Аврора. Её фигура, залитая светом, казалась божественной – лишь алый шлейф мантии и золото глаз выдавали в ней живую.
– Вы отправитесь с командующей Габриэллой к Детям Ночи, – голос её прозвучал, как удар меча о щит. – Она уже ждёт.
Рука правительницы взметнулась в сторону лестницы, и в этом жесте было столько окончательности, будто она перерезала незримую нить. Двери захлопнулись за ней, словно гигантские челюсти, поглотившие эхо её слов.
Торин и Лира переглянулись. Взгляд хранителя, обычно твёрдый, как клинок, дрогнул – в нём мелькнула тень сомнения. Торин же, его чёрный глаз пульсирующий как тревожный маяк, лишь кивнул. Безмолвный диалог длился мгновение, но в нём уместились века привычки подчиняться.
Они развернулись, их тени поползли по мрамору, сплетаясь в причудливый танец поражения и долга. Ступени под ногами, полированные тысячами шагов, отражали небо – синее, безжалостное, как взгляд Авроры.
У выхода их встретил ветер – не тёплый, ласковый, каким он бывал здесь обычно, а колючий, словно наточенный на точиле тревоги. Лира провёл рукой по рукояти меча, будто проверяя, не растворился ли клинок в иллюзии. Торин же шёл, не оборачиваясь.
У подножия янтарных ступеней, где ветер играл с опавшими лепестками священных цветов, Габриэлла стояла рядом с конём, чья шерсть переливалась синевой полночного неба. Иссиня-чёрный жеребец, словно выточенный из звёздной пыли, нетерпеливо бил копытом, а его грива, сплетённая в замысловатые косы, напоминала реки, застывшие во времени.
Рядом, опершись на круп коня цвета тёмного шоколада, стоял воин – воплощение опасной элегантности. Его кожаные доспехи, чёрные, как смола, отливали синевой при малейшем движении, а плащ с тёмно-серного, почти чёрного, цвет колыхался, словно живой дым. Тёмно-русые волосы, слегка растрёпанные, будто их только что ласкал штормовой ветер, обрамляли лицо с острыми скулами, словно высеченными из гранита. Обнажённые до плеч руки играли мускулами, когда он поглаживал гриву коня – медленно, почти нежно, как будто гладил лезвие меча перед боем.