По обе стороны океана - страница 11

Самуил Радвинский принял новость о женитьбе своей дочери на режиссере Ленинградского театра с радостью. Он сам уже давно подумывал о переезде в Ленинград. Там жил его младший брат Геся, который, в отличие от Самуила, даже при советской власти сумел сохранить свои деньги, скупив на них драгоценности, которые по необходимости сбывал нужным людям. Но вот как Геська (так пренебрежительно звал его Самуил) своими деньгами распоряжался, вызывало у него даже не насмешку, а самый настоящий гнев. Геська был большим любителем искусств, чем он также отличался от Самуила, который и читать-то не очень любил. Особенно Геська любил оперу и считался в Днепропетровске, да и в самом Киеве, известным меценатом, жертвующим чуть ли не все свои деньги талантливым, но неимущим музыкантам, певцам и актерам. Еще до революции он перебрался в Петербург, где, как и в близлежащей Москве, были лучшие в России опера и театр, и несравненно больше возможностей для его меценатства. Когда драгоценности у него кончились, а с ними, соответственно, кончились деньги, он стал буквально нищенствовать, и о меценатстве своем ему пришлось забыть. Но в театрах и в опере Ленинграда и Москвы он был настолько известен всем администраторам, контроллерам и билетерам, что его всюду пропускали бесплатно. Если свободных мест не было, ему ставился стул в конце зала. И долгие-долгие годы, до глубокой старости, когда он уже с трудом передвигался, его можно было увидеть на Невском проспекте, направляющегося своей шаркающей походкой в какой-нибудь театр. Причем в любую погоду и в любое время года на нем был его единственный потрепанный пиджак (пальто у него уже давно не было), через плечо был перевешен огромный бинокль, а в руке он всегда держал яблоко – видимо, его обед и ужин.

Отношения между братьями всегда оставляли желать лучшего, но Самуил все же надеялся, что кровь родная не водица, и хотя бы на первых порах брат, пусть немного, но поможет. Брат, конечно же, не помог. Правда, через много лет, когда старый Самуил серьезно заболел и впервые в своей жизни попал в больницу, Геська стал навещать его, принося с собой в кармане «маленькую» водки, до которой оба всегда были большими охотниками.

Ленинград настолько потряс Женю, что она долго не могла прийти в себя и целыми днями бродила по его улицам, набережным, паркам. Жила она с моим отцом в самом центре города на Владимирском проспекте, в двух минутах ходьбы от Невского. Семья Гуревичей занимала три комнаты в большой коммунальной квартире. В центральной и самой маленькой комнате жил глава семьи Израиль с младшим сыном Мишей, а по бокам от них расселились Гриша и Даня, который довольно скоро тоже женился. Катя к этому времени уже вышла замуж за Абрама Наравцевича, работавшего театральным администратором. Жила она с мужем недалеко от своих братьев, на Загородном проспекте, где у ее мужа так же в коммунальной квартире была огромная мрачная комната с единственным окном, выходящим во двор. Абрам Наравцевич оказался довольно суровым человеком, жизнь с которым была для нее просто невыносима. Но она родила ему двоих детей – сына Борю и дочку Хилю, ради которых, пока они были маленькие, она оставалась с ним жить. Когда же дети подросли, и Катя наконец решила оставить мужа, у него один за другим случились два инсульта, в результате которых его разбил полный паралич, и он оказался прикованным к своей постели. Бросить его в таком состоянии она, конечно, не могла. Когда ему что-то требовалось, он мычал или нечитаемым почерком писал записки. И его мычание, и нечитаемый почерк не были для нее проблемой: она научилась их понимать. А вот ухаживать за ним – мыть, менять постельное и нательное белье – было для нее очень тяжело, и привыкнуть к этому она не могла. Тетя Катя работала приемщицей в фотографии с соответственно мизерной зарплатой, и о том, чтобы нанять сиделку для своего парализованного мужа хотя бы на несколько часов в день, не могло быть и речи, а от помощи братьев, которые на этой помощи постоянно настаивали, она категорически отказывалась: не позволяла присущая всем Гуревичам гордость, которая даже перевешивала присущую им же необходимость поддерживать и заботиться друг о друге. Несмотря на это, они все равно довольно часто ходили к ней в гости с полными авоськами продуктов. Тем временем старший сын Боря окончил школу-студию при ленинградском БДТ, в котором сдружился с Копеляном и Стржельчиком. После этого работал режиссером, затем главным режиссером ТЮЗов в нескольких крупных городах страны. В тысяча девятьсот семидесятом году он переезжает в Горький, где с того же года становится главным режиссером Горьковского ТЮЗа, сделав его одним из лучших в стране. Приезжая в Ленинград, Боря всегда навещал нас. Был он очень веселым, жизнерадостным человеком. К сожалению, очень рано его не стало.