Сразу после женитьбы Гриша стал поговаривать о своем желании иметь ребенка, но Женя и слушать об этом не хотела. «Мне еще и девятнадцати нет, и в жизни своей я ничего еще не видела, а ты – самый настоящий эгоист! Сам-то пропадаешь в своем театре, а меня хочешь запереть дома? Нетушки!» Гриша знал, что все разговоры с ней бесполезны, что он ее никогда не переубедит по той простой причине, что он в своей любви к ней всегда отступал перед ее взбалмошным характером. И разговоры эти он прекратил, зная, что жизнь все равно возьмет свое. Так оно и получилось, и десятого апреля тысяча девятьсот тридцать шестого года Женя родила дочку, которую они назвали Еленой. В августе этого же года Алиса родила тоже дочку, которую назвали Жанной. Уже через год стало видно, что Ленуся, как ласково звал ее Гриша, становится очень похожей на свою бабушку – необыкновенную черноглазую красавицу Марию Йосифовну Радвинскую. Лена росла ребенком неугомонным, шумным и требующим бесконечного внимания. Женя от нее безумно уставала, раздражалась и была с ней холодна. К тому же она не могла забыть, какие тяжеленные у нее были роды. И от всего этого беззаветной материнской любви к ней не испытывала. Девочка это чувствовала и со временем стала отвечать ей тем же. Зато она всем сердце привязалась к отцу, который отвечал ей взаимностью и боготворил дочку.
Незадолго до рождения дочери, в конце тысяча девятьсот тридцать пятого, Григорию Гуревичу поручили организовать Театр драмы и комедии на Литейном проспекте. Одновременно ему выдали ордер на большую, в сорок квадратных метров комнату в огромной коммунальной квартире на улице Жуковского, совсем недалеко от театра на Литейном проспекте, которым он стал руководить. Отец поставил три спектакля: «Хозяйка гостиницы» Карло Гольдони, «Мещане» Горького и «Поздняя любовь» Островского. В январе тысяча девятьсот сорок первого ему было присвоено звание Заслуженного артиста РСФСР. Стать в тридцать шесть лет главным режиссером ленинградского театра, пусть и областного, а затем еще получить звание – дело было нешуточное, и вся семья Гуревичей испытывала чувство для себя непривычной, но совершенно оправданной гордости: сын провинциального портного достиг таких высот. И не где-нибудь – в Ленинграде. Сам отец, конечно, тоже гордился своими успехами, но внешне это никак не проявлялось: как и все Гуревичи, он был скромен и незаносчив. Полной противоположностью Гуревичам был Самуил Радвинский, который теперь на каждом углу гордо объявлял, что он тесть главного режиссера театра. В Ленинград Радвинский с женой переехали меньше чем через год после замужества дочери. Почти перед самым их отъездом скончалась Мадмуазель. На похороны из Ленинграда прилетели сестры. Они вместе с матерью горько плакали на ее могиле, и даже Самуил Радвинский выглядел расстроенным, хотя и не плакал, потому что просто не умел.