И дядя Коля постучал мне по лбу указательным пальцем.
– В каждую свою модель ты должен влюбиться, как вот в неё! – Дядя Коля говорил хрипло, одышливо, – Надо влюбляться, Лёха. Это наша работа – любить. Быть одержимым, быть готовым к тому, чтобы она, сука, мучила тебя и все жилы из тебя вынимала.
Учитель долго откашливался и топтался на месте. Я уже думал, что наставления закончены, но вдруг он неожиданно добавил, с какой-то остервенелой горечью:
– А нарисуешь – тогда… Хоть в шею её гони!
Вот так и вышло, что в день экзамена я целых восемь часов подряд усиленно влюблял себя в голую женщину за пятьдесят, вероятно, пьющую, с грушевидным животом и густо заросшим рыжим лобком, с полными бедрами и тонкими лодыжками, с опущенной линией плеч и красивыми ягодицами, которые никак не отразились на моём рисунке. Я написал её в оптимальном ракурсе, как было указано в методичке: поворот на три четверти, чтоб видны были обе руки, кисти и обязательно – лицо, слегка обвисшее, с двойным подбородком. Линию лобка я передал нарочито небрежно, хотя никак не мог отвязаться от вопросов, то и дело всплывавших в моей голове: со сколькими мужчинами она спала? Давно ли у неё был секс? Может, всего лишь несколько часов назад! Что за мужик был – старый, молодой?..
* * *
В кружке с маленькой щербинкой на ободке дядя Коля заводил себе сладкий чёрный чай из двух пакетиков; шумно его прихлёбывая, говорил, как трудно рисовать смерть – не фантазию о смерти и не натурализм, а её метафизический портрет – обрыв, конец.
На последней дяди-Колиной картине изображён грязный двор с опрокинутой урной, позади которой возвышается тёмно-фиолетовый проём облезлой арки. Неестественной формы тень от арки лежит на земле, и понятно, что никакая это не тень, а тело мёртвого человека. Труп обут в дяди-Колины желтоватые ботинки.
Когда я впервые это увидел, мне стало не по себе. Дядя Коля не просто нарисовал мёртвую тень. Он написал свою собственную мёртвую тень.
Такое иногда случается; художники могут нарисовать то, чего ещё не случилось. Или выдуманный персонаж вдруг встретится вам на улице, или в какую-то секунду вдруг вспыхнет дежавю и вы будете стоять перед обычным, казалось бы, городским районом и точно знать, как он устроен изнутри – потому что однажды вы его сами начертили.