Виктор не понимал, что значит последняя строка. Он не понимал вообще ничего, кроме всепоглощающей боли, пульсирующей в каждой клетке тела. Боль была не просто физической – она проникала глубже, в самую сущность, словно что-то выжигало его изнутри, перестраивая на молекулярном уровне.
Его технокостюм – вернее, то, что от него осталось – дымился, как перегретый реактор. Пластины брони, некогда идеально подогнанные, теперь свисали лоскутами, обнажая изуродованную плоть. Нагрудник был пробит в трёх местах, и через пробоины сочилась кровь, смешиваясь с чёрной маслянистой жидкостью из повреждённых трубок. Жидкость пульсировала, словно живая, с каждым ударом сердца проникая глубже в раны. Каждый вдох обжигал лёгкие – где-то внутри грудной клетки хрустели осколки рёбер.
Вокруг лежали тела его отряда – элитных бойцов Сопротивления, тех, кого он лично отбирал для этой миссии. Теперь они были просто мясом на мостовой, изломанными куклами, брошенными жестоким ребёнком. Их кровь смешивалась с пеплом, образуя грязные лужи, в которых отражалось пламя горящих зданий.
Операция "Копьё" провалилась. Они должны были проникнуть в центральный узел коммуникаций, отключить системы безопасности и открыть путь для основных сил. Но кто-то их сдал. Гвардия Безумия ждала их, готовая, безжалостная, с фазовыми клинками, светящимися ядовито-зелёным в предрассветном сумраке.
Перед ним, медленно приближаясь, шагал Он.
Гвардеец. Такой же, как те пятеро, что Виктор уже отправил в ад. Но этот был другим. Его броня не просто светилась – она пульсировала, словно живая. А сквозь щели в шлеме, вместо глаз, лился зелёный огонь. Огонь, в котором Виктор увидел отражение собственной смерти.
Виктор узнал его – капитан Мерц, бывший командир Имперской гвардии, перешедший на сторону Безумцев после падения Северного сектора. Когда-то они сражались плечом к плечу против внешних врагов Империи. Теперь Мерц был воплощением всего, против чего боролся Виктор.
– И это всё? – голос противника напоминал скрежет шестерней, искажённый вокодером шлема и чем-то ещё, нечеловеческим, что проникло в его плоть. – Лучший из мятежников? Надежда человечества?
В его словах звучала не просто насмешка – презрение, абсолютная уверенность в собственном превосходстве. Так говорит бог с насекомым перед тем, как раздавить его.