Виктор попытался встать. Не получилось. Ноги не слушались. Они были словно чужие, налитые свинцом, пропитанные ядом. Где-то вдали, за стеной огня, рвались снаряды – это штурмовая группа врага добивала последних защитников района. Крики умирающих сливались в единый вой, от которого стыла кровь.
– Директива 117 активирована, – внезапно прошипел в шлеме механический голос. Не тот голос, который обычно сообщал о состоянии систем – этот был глубже, древнее, словно говорило само время. – Плен недопустим.
Он знал, что это значит. Последний протокол. То, о чём Магистр говорил шёпотом, в тени собора, когда вручал ему шлем. "Никогда не активируй его, мальчик. Это не спасение – это конец."
– Уничтожить себя, – добавил голос, и в шлеме что-то щёлкнуло, готовясь впрыснуть смертельную дозу нейротоксина.
Гвардеец занёс фазовый клинок. Зелёное лезвие осветило перекрёсток, бросив мерзкие блики на груды трупов. Трупов его людей. Лиц, которые он знал, историй, которые слышал, жизней, за которые отвечал.
И тогда…
– БОЛЬ – НЕ ВРАГ, – заревело внутри Виктора. Не его мысли. Не его голос. Нечто древнее, спавшее в глубинах шлема, внезапно пробудилось, заполняя его сознание чужой волей. – ЭТО ТОПЛИВО.
Автоинъекторы впились в шею, как клыки хищника. Лёд и пламя хлынули в вены, и Виктор почувствовал, как что-то чужеродное проникает в его кровь, в его мозг, в самую сущность. Не просто химия – нечто живое, разумное, голодное.
– БЕРСЕРК: АКТИВИРОВАН.
Мир взорвался в алой пелене.
То, что развернулось внутри шлема
Боль исчезла.
Вместо неё пришло ясновидение – состояние абсолютной ясности, когда время замедляется, а восприятие обостряется до невозможного. Виктор больше не был ограничен человеческими чувствами – он воспринимал реальность на уровне, недоступном обычному разуму.
Виктор видел всё:
– Каждый мускул гвардейца, готовящегося к удару, напряжение сухожилий под бронёй, микровибрации, выдающие направление атаки.
– Трещины в его броне, скрытые под слоем энергии, невидимые обычному глазу, но очевидные для его нового восприятия.
– Сеть капилляров в собственных глазах, лопающихся от перегрузки, кровь, смешивающаяся с чем-то чёрным, что текло теперь по его венам.
Но главное – он чувствовал Его.
То, что жило в шлеме.
Оно шевелилось, как паразит в мозгу, проникая в каждую мысль, в каждое воспоминание, перестраивая нейронные связи, превращая Виктора в нечто иное. И оно смеялось – не звуком, а ощущением, вибрацией на уровне души.