Так вот. Наша молоденькая княгиня, дождавшись, наконец, своего мужа-полковника, очень недурно провела в Баден-Бадене время и вернулась с курорта уже в интересном положении и вот ровно почти через девять месяцев благополучно разродилась двойней.
Она сама, ввиду всегдашнего отсутствия мужа, то на охоте, то зрителем на маневрах, то по торговым делам – назначила новорожденным мальчикам имена, каковые и были дадены им при крещении и записаны в метрики местной Святопокровской церкви: Николай и Василий.
Имена эти самые простые, ничего ровным счетом не значащие и, как это ни странно, не встречающиеся ни в обозримой генеалогии рода самого князя N., ни среди отцов-дедов-прадедов молодой княгини. Что тут же стало предметом особенного обсуждения среди их соседей-дворян. И потому, возвратившись из очередной своей коммерческой поездки, князь был поставлен перед фактом благополучного принятия таинств православия обеими его близнецами и, весьма удивившись такому их простому наречению, отнес все это к излишнему народолюбию своей юной жены, которое в те либеральные времена было не таким уж и редким среди просвещенной части русского дворянства.
Прошли еще тридцать лет, а ведь у нас в России-матушке даже облака на небе плывут гораздо медленнее, чем иной раз пролетают целые годы. Княгиня, которая к тому времени уже давно преставилась Богу, оставила своему, уже весьма престарелому мужу братьев-близнецов, двоих веселых какой-то южно-русской веселостью драгунских офицеров, как один, худющих и длинноносых, громадные долги в модных петербургских салонах и несколько толстых тетрадок дневников, в том числе и оставшихся от чудной поры ее девичества.
Старый князь, страдая одышкой и проклиная свою ужасную подагру, с неизменной трубкой во рту, под седыми усами отставного полковника, с каждым годом становился все более противным, капризным и ушлым, денно и нощно вызывая страх у сенных девок и надоедая визитами своему адвокату, который был нанят им, чтобы отсудить у некоторых своих бывших крепостных ихние выкупные платежи.
В такие дни князь, до самого вечера, а то и до вечера следующего дня отсутствуя в имении, был причиною полного затишья и безделия там, ибо все живое и, как казалось, и все неживое тут же по его отъезду впадало в настоящую спячку.
А в те дни, когда он не велел закладывать конную пару, чтобы ехать в город, или в поля на охоту, его прислуга, включая старого повара Порфирия, старалась просто не попасть скучающему старому барину на глаза, ибо он от великой скуки своей мог заставить дворню делать всякую нелепицу, а то и какую-нибудь богопротивную непристойность.