И вот он! Застыл посреди залитого мягким светом библиотечного зала, словно выхваченный из повседневности лучом прожектора. Я шла мимо, небрежно перебирая корешки книг, и вдруг… Он стоит. Моё сердце пропустило удар, а потом лихорадочно забилось, разгоняя кровь по жилам. Это был Максим. Мой Максим. Но что-то в нём мгновенно показалось мне невероятно, абсурдно странным. Он стоял не у полок с новинками по квантовой физике и не у стеллажей с энциклопедиями по программированию, а у старого массивного шкафа с тусклыми стеклянными дверцами, за которыми пылились пожелтевшие тома Достоевского.
Достоевского? Максима? Моего Максима? Того, кто пренебрежительно отзывался о «гуманитарных страданиях», боготворил логику, алгоритмы и стройность кода? Того, кто предпочитал спорить о теории струн, ночи напролёт отлаживал программы и иногда, когда было совсем-совсем скучно и все серверы выходили из строя, мог прочесть какую-нибудь научно-фантастическую утопию с сотней страниц технических описаний? Он не любил Достоевского. Никогда. Это было так же невероятно, как увидеть мою бабушку, мастера спорта по шахматам, в неоновом спортивном костюме, лихо отплясывающую брейк-данс в центре площади. Ну, то есть почти невероятно, но всё равно за гранью понимания.
Поток мыслей в голове превратился в хаотичный водоворот. Неужели? Неужели он решил расширить свой кругозор до немыслимых пределов? Или ему просто невероятно скучно? Настолько, что он готов на подобное интеллектуальное самоистязание? Или это какой-то тайный знак, послание, зашифрованное в классике? Мозг мгновенно начал придумывать самые нелепые, фантастические объяснения, перескакивая с одного на другое, как блоха по раскалённой сковородке. Может, он там за Достоевским прячется? От меня? От неизбежности предстоящей контрольной? От самой судьбы? Каждая секунда, пока я стояла и пялилась, казалась вечностью.
Сделав глубокий вдох, который, как ни странно, не помог ни на йоту, оставив лёгкие сдавленными, я всё же, словно под гипнозом, двинулась вперёд. Сердце колотилось где-то в горле, отбивая яростную чечётку, а ладони мгновенно вспотели, оставляя на обложках книг влажные следы.
– П-привет, – выдавила я из себя, чувствуя, как предательски дрожит мой голос, превращая простое приветствие в хриплый писк.