Тогда, картина моего мироздания складывалась из двух частей. Первая, серая и убогая бытность, моего безликого, роптавшего существования, среди лицемеров и ханжей, в городе с замороженными мечтами. И вторая, наполненная радужными перспективами, в том настоящем мире, хотя и только мечтательными, но даже призрачная надежда, питала меня куда больше, нежели та реальность, в которой я прозябал. Не удивительно, что я с диким, но потаенным восторгом ожидал день своего совершеннолетия, подогреваемый мечтой о побеге из этой жизни.
Я давно уже мечтал сбежать, более того планировал, и моей целью стала столица, город, о котором я столько слышал от нашего учителя географии, некогда жившего там. Мистер Бишоп, так он просил его называть, военный в отставке, англичанин, высокий, статный, с безукоризненным вкусом в одежде и манерах, что качественно и завистливо отличало его от других мужчин в нашем городе, поэтому не удивительно, что вся женская часть школы была влюблена в него без исключения. По городу ходили венценосные слухи о его заслугах в армии и победах на любовном фронте, которые надо заметить, возможно, он сам и распространял. Он обладал, во истину потрясающим даром рассказчика, умеющего завладеть вниманием самого не любезного слушателя. Нередко, в свои свободные часы, к нам на урок заходили другие учителя, чтобы послушать очередную историю о каком-нибудь городе или стране, которую мистер Бишоп рассказывал с таким мастерством, что мог позавидовать любой сказочник. В эти моменты он превращался в Морфея, окутывая нас рассказами, словно сном и мы теряли ту тонкую грань реальности, когда через призму его слов, в нашем сознании оживали образы горожан, домов, кафе, улочек, торговых рядов, и мы на столько погружались, что буквально ощущали запах булочной или тонкий аромат свежесваренного кофе. Тогда-то я и влюбился в столицу, которую учитель описывал с особенным восторгом. Я мысленно уже бродил по улочкам старых кварталов, по садам и паркам, прогуливался по набережной. Я точно знал, что хочу посмотреть в музеях, что заказать в уютном кафе с видом на город, я мечтал об увлеченных беседах с художниками, и все это я четко представлял, осязал, видел, будто наяву.
Мой план побега был достаточно прост, чтобы вдруг на него не решится. Заключался он в следующем: взять деньги отца, которые он, за известной ему надобностью иногда хранил в платяном шкафу, купить билет на поезд до ближайшего крупного города, а там аэропорт и столица. Но сложность оказалась в том, что сумма припрятанного в его скромном тайнике всегда хранилась ничтожно малая, поэтому мне ничего не оставалось, как дождаться достаточного количества средств, чтобы осуществить задуманное. Почти каждый день, я тайком проникал в не большую комнатку, которая располагалась рядом со спальней родителей, в ней стоял этот старый, деревянный страж, единственный свидетель моего преступления. Я аккуратно открывал скрипящие двери, будто вскрывая его мощную, но поддетую годами грудную клетку. Скрипя, словно вздыхая, он выплескивал на меня запах нафталина, и я каждый раз, точно одурманенный, стоял несколько секунд, соображая, что делать. Затем, пробуждаясь, я находил на одной из полок потертую жестяную коробку из-под печенья, а в ней, закутанные в бархатную тряпицу банкноты разного достоинства. Я быстро пересчитывал и в который раз, возвращал все на место.