Когда в чужой стране переезжаешь из города в город, испытываешь странные чувства: никто тебя не провожает, нет беспокойства по поводу расставания с кем-то или с чем-то дорогим. На другом конце пути следования тебя тоже никто не ждёт, а потому нет ощущения радости предстоящей встречи. И кажется, что перемещаешься из пустоты в пустоту. Как бы потеряно нечто наиболее важное, без чего жизнь представляется неполноценной и определяется одним словом «чужбина».
Первые месяцы 1980 года я, будучи инженером по текстильному оборудованию, находился в столице Польши, Варшаве, по вопросам поставок ткацких станков и организации сервисного обслуживания. Тогда это были обычные дела, установившиеся в странах Совета Экономической Взаимопомощи. 14 апреля впервые наступила тёплая, солнечная погода. В тот день я должен был ехать в город Лодзь. На станции города Жирардов, что в пригороде Варшавы, где я жил последнюю неделю, я сел в поезд.
Перед самым отправлением в вагон вошла пожилая женщина. Поздоровавшись, сказав, что чуть не опоздала, спросила, свободны ли места, и села напротив. У неё было достаточно много мелких вещей, которые она всё ещё держала в руках. Она долго не двигалась, сидела, закрыв свои большие серо-голубоватые глаза, будто её покинули последние силы. Можно было подумать, что она не жива, если бы на её строгом лице не было усталой, едва заметной улыбки удовлетворения. Женщина была высокая, красивая, несмотря на возраст, с тонкими чертами лица. Бледность её ещё больше подчеркивал шелковый весенний красно-зелёный шарфик. Её вид был такой, будто она только что сошла с одного из многочисленных здесь монументов славы погибшим воинам. От неё веяло подлинными трагическими переживаниями бессмысленных и нелепых, жестоких событий, которые довелось перенести поколению двадцатого века, ставшему свидетелем массового истребления в большинстве своём неповинных людей.
Я не хотел беспокоить попутчицу своим присутствием и смотрел в окно, где медленно менялась привокзальная картина и махали руками на перроне редкие провожающие отъезжающим. Женщина первой и совершенно бодро обратилась ко мне. Она спросила, впервые ли я здесь, и отметила, что я говорю с акцентом. Узнав, что я русский, она оживилась, поинтересовалась, по каким делам я в Польше, и перешла на русский, иногда вставляя польские слова. Она очень удивилась моей текстильной профессии и тому, что семья Омара Хайяма более тысячи лет назад тоже занималась ткачеством. В ответ она рассказала, что её отец в своё время имел в России небольшую ткацкую фабрику. Ткали разные красивые гобелены, скатерти, покрывала. Иногда на заказ делали портреты с помощью жаккардовых машин. Она часто бывала в цехе, где работала ткачихой, или занималась проборкой основных нитей в ремизные рамы и в бердо ткацких станков. Отец требовал, чтобы дети до подробностей знали всё производство.