Такова жизнь - страница 41

При виде волка мне ничего не стоило поднять ружьё и выстрелить в воздух, спугнув зверя. Но я тоже, как волк, стоял неподвижно и смотрел в его карие глаза на серой морде. Он постоял несколько секунд, показывая свою выдержку и независимость, затем медленно повернулся, пару раз оглянулся то через одно плечо, то через другое, словно раздумывая: надо ли ему ретироваться и не собираюсь ли я поднять на него ружьё.

Я, поскольку уже собирался возвращаться домой, тоже повернул к деревне. Не однажды оглянувшись – не передумал ли зверь уходить прочь? – я пошёл в противоположную от волка сторону, слегка испытывая мурашки по телу.

Встреча с волком произошла там, где в начале осени мы с Витей рубили сухие берёзы и осины на дрова и возили на бричке с высокими бортами, похожими на лестницы, чтобы лесины не сваливались с воза.

В начале зимы по окрепшему льду мы косили на озере камыш и, увязав верёвками, возили домой по льду на самодельных широких санках. Это дело было обязательным. Камыш использовали как для изготовления различных изгородей дворов, из-за дефицита пиломатериалов, так и для топки печи. Заготавливать камыша приходилось много, так как в печи он сгорал быстро. В летнее время мы делали кизяк, который зимой в печи горел очень хорошо, но не так быстро как камыш и давал много тепла. Кизяк делался из накопленного за зиму навоза от животных. Навоз укладывался в ограде огромным блином в диаметре метров пять, и толщиной сантиметров сорок – пятьдесят. Эту массу навоза поливали водой, добавив резаную солому, и месили лошадью часа два-три до превращения его в однородную массу. Затем полученный состав накладывали в специальную деревянную форму размером чуть больше кирпича, утрамбовывали ногами и выкладывали из формы на землю для сушки. Подсохший кизяк складывался в пирамиды, и после полной просушки его прятали от непогоды под навес. Вся эта ответственная работа по изготовлению кизяка длилась недели две, в зависимости от погоды. Иногда нам разрешали резать лопатой в кошаре овечий слой навоза, который тоже использовали для топки большой русской печи в долгую холодную зиму. Топили печь долго, тем не менее, старенький домишко плохо держал тепло, и под кроватями на стене, и в углах дома мы скоблили блестящее серебро измороси.

Обычным и обязательным делом летом для всех, включая малышей, было собирание ягод, грибов и других всевозможных даров природы не только для повседневной еды, но и для заготовки на зиму. Охота и рыбалка – это отдельная история. Это было нечто из разряда увлекательных дел, которые мы исполняли не по обязанности, а по огромному желанию и с удовольствием. У нас были две лодки. Одна – алюминиевая плоскодонка, подаренная городскими охотниками за настрелянную для них дичь. Вторая лодка была деревянная долблёнка, которую мы нашли в камышах старой, дырявой и наполовину затопленной. Причём в лодке валялось чьё-то старое и ржавое ружьё. Поскольку деревенские мужики бесследно не пропадали, мы сделали вывод, что хозяин этого имущества был не местный и, скорее всего, утонул или ещё что-то с ним случилось. Не найдя хозяина, мы притащили лодку на свой берег и привязали к своему причалу на цепь. Заклеив все дыры и зашпаклевав швы, мы с радостью и гордостью пользовались ею, пока не уехали совсем из деревни. Дичь и рыбу, которую мы добывали, вялили и солили на зиму. Вяленую подвешивали в мешках, а солёную хранили в бочках. Как правило, к концу февраля все запасы в кладовке заканчивались, и мы переходили на подлёдный лов. В этом деле трудным было только долбить прорубь пешнёй и поддерживать её не замерзающей. Прорубь должна была быть шестьдесят – семьдесят сантиметров в диаметре. Толщина льда за зиму порой достигала одного метра, в зависимости от морозов. При большой толщине льда одну прорубь иногда долбили часа три-четыре. Сама ловля рыбы была интересной и азартной. На проволочное кольцо натягивалась мерёга (сетка). От кольца кверху шли три-четыре стропы, которые заканчивались одной более крепкой верёвкой. Чем толще лёд на озере, тем меньше оставалось воды, и рыба начинала испытывать кислородное голодание. Мы спускали в прорубь сачок, рыба, изголодавшаяся по воздуху, минут через пять – семь накапливалась в проруби и жадно глотала воздух. Нам оставалось только аккуратно, не вспугнув её, быстро выдернуть сачок из воды уже с рыбой. Добыча иногда была до десяти штук зараз. Тех рыб, что были мельче, мы отпускали. За полдня добыча иногда составляла ведро и больше. Такой рыбалкой, как правило, мы занимались в воскресенье, и рыбы нам хватало до следующего выходного. Конечно, на ветру было холодно, шуб и тулупов у нас не было. Фуфайка была излюбленной одеждой, а что такое шарф, мы не понимали. С началом зимней рыбалки мы строили возле проруби укрытия из снега высотой до полутора метров, нарезая пилой снежные блоки. Для крепости стен кладку обливали водой. Идя на рыбалку, всегда брали с собой хлеб и соль. Как только пойманная рыба замерзала, в основном это были окуни, мы, срезав верхний слой шелухи и плавники, нарезали рыбные пластинки, клали на нарезанный хлеб, солили и, давясь слюной, уплетали эти бутерброды. Правда, такого слова мы тогда не знали. За зиму мы с братом сами вязали две-три новые сети, которыми уже со второй половины мая ловили рыбу с лодки. Кольца – грузила сетей – мы делали из проволоки, а поплавки свивали из бересты берёз, коих в лесу было достаточно.