– Господи, что с тобой сделали! – услышал он откуда-то издалека голос матери, а на своем жестком, неделю не бритом лице ощутил ее слезы. – Ты живой! Живой! – бормотала она, не обнимая, а ощупывая его всего, словно стараясь убедиться, что это он, ее сын.
– Живой, мама… Только очень грязный, – наконец-то нашел силы ответить Володька и тихонько отстранился от матери, когда почувствовал ее пальцы на том месте своего ватника, где были зажухлые пятна крови.
Он отступил от матери и начал снимать его.
– Я помогу тебе, – заспешила она.
– Нет, нет… Я сам. – И стал стаскивать ватник, освободив руку от косынки. – Куда бы его деть?
– Я отнесу в чулан. – Мать протянула руки.
– Я сам, мама, – отдернул он ватник от нее и вышел из комнаты.
Когда он вернулся, она спросила:
– У тебя тяжелое ранение?
– Нет. – И этот ответ не обрадовал ее. Она как-то сникла и прошептала:
– Значит, ты ненадолго?
– Да, мама, наверно, ненадолго… – Он присел на диван и стал оглядывать комнату, и только тут мать обратила внимание на его медаль.
– У тебя награда! За что?
– За войну, мама, – ответил он довольно безразлично.
– Я понимаю… Но чем-то ты ее заслужил.
– Там, где я был, все заслужили… Только давать уже было некому.
– Почему некому? – спросила она с беспокойством, но, когда Володька в ответ пожал только плечами и нахмурился, поняла.
После недолгого молчания он глухо произнес:
– Мама, у нас нет водки?
– Нет, Володя. Но я сейчас сбегаю к соседям. У кого-нибудь да найдется, и мне не откажут…
Потом, когда мать согрела в ванной колонку, он залез в горячую воду, все еще ошеломленный тем необыкновенным происшедшим с ним рывком из одного пространства в другое. Всего неделю тому назад была развороченная снарядами передовая, где Москва, дом представлялись ему чем-то таким далеким, недоступным, не существующим вообще. И вот – дом, его комната, мать, зовущая его к столу, а на столе – варенная в мундире картошка, тоненькие ломтики черного хлеба, бутылка водки и… банка шпрот.
И даже это скудное, что было на столе, поразило его.
– С едой, значит, у вас не так плохо, – вырвалось у него.
– Нет, Володя, очень плохо… Кончилась крупа, и вот пришлось прикупить на рынке картошки, а она стоит девяносто рублей килограмм. Мне пришлось продать серебряную ложку. Ну, а шпроты еще с довоенных времен храню.