То было раннее утро, тот час, когда все окутывал туман, ещё не решивший, рассеяться или остаться. Весь двор лесопилки казался размытым, нереальным, будто здесь снимают дешёвый фильм про конец света. В воздухе пахло мокрой стружкой и застарелым табаком, потому что Виктор из ночной смены снова курил прямо в подсобке, хотя обещал бросить еще в прошлом сентябре. Спенсер всегда считал, что это лучший запах из всех, потому что он не скрывал правду. Здесь всё было таким – прямым, без намёков.
Парень стоял немного в стороне, опустив голову, и казался настолько неуместным в этом сыром, заляпанном грязью дворе, что на секунду даже захотелось сказать ему: "Иди отсюда". Не из желания прогнать, а из убеждения, что такие, как он, приходят сюда, только когда все другие дороги уже закрыты. Он видел такое уже много раз: в приютах, где работал временно, в ночлежках, где иногда помогал раздавать еду, в отражении витрин, мимо которых сам проходил, когда был моложе.
Спенсер вытер ладони о джинсы привычным движением и шагнул ближе. Парень не пошевелился, не поднял глаз. Он просто стоял, сжав лямку рюкзака так, будто тот мог его защитить. В этом жесте было что-то странно узнаваемое.
– Работа есть? – спросил тот, не отрывая взгляда от земли. Голос прозвучал ровно, но будто издали, как эхо в пустом коридоре.
– Есть, – ответил Спенсер.
Он даже не стал спрашивать, кто он и откуда. В таких голосах всегда больше правды, чем в любых анкетах.
Он протянул руку для пожатия, но тот лишь мельком поднял глаза. Зеленые, усталые. Глаза человека, который уже морально готов к тому, что и здесь ничего хорошего его не ждет. На секунду Спенс подумал, что если бы усталость имела лицо, то выглядела бы вот так. Он знал этот взгляд. Когда-то он сам смотрел на мир с такой же обречённой ясностью, будто говоря:
“Ну давай, удиви меня, жизнь”.
Она никогда не удивляла.
Потом всё пошло своим чередом. Новые люди здесь появлялись и исчезали с регулярностью автобусного расписания: кто-то задерживался на неделю, кто-то на месяц, большинство просто пропадали без предупреждения. Он никогда не спрашивал, почему они приходят или куда уходят. Не потому что был равнодушен, а потому знал: иногда человеку нужно место, где он может хоть немного притвориться, что у него все под контролем. Лесопилка была как раз таким местом. Здесь все одинаково пахли древесиной и смолой, и никому не было дела, кем ты был до того, как взял в руки бензопилу.