Канунников смотрел из-за дерева на сутулые фигуры узников в полосатых робах, и сердце его снова наполнялось ненавистью. Кто дал вам право возноситься над миром, над человечеством, кто дал вам право убивать, мучить других людей только потому, что они говорят на другом языке, у них другая национальность? Сколько горя Сашка увидел здесь за эти дни. А сколько он успел вынести сам, побывав там, в лагере, выжив чудом. И не меньшим чудом был его побег, когда из десятков узников вырваться удалось ему одному. Но теперь он здесь, с друзьями, у них есть оружие и есть радиостанция – связь с Родиной!
…Когда Канунников вернулся в партизанский лагерь, там уже находился Якоб Аронович. Старый провизор был бледен от усталости и от волнения. Инженеры Николай Лещенко и Сеня Бурсак буквально на руках принесли его в лагерь. И сейчас, сидя в той самой пещере, в которой они изготавливали железный «башмак», все грелись у костра и ждали, когда в котелке закипит вода.
– А, Саша! – старый еврей развел руками, как будто хотел сказать что-то в оправдание, но потом только махнул рукой.
– Что удалось узнать, Якоб Аронович? – спросил Канунников, усаживаясь на край самодельной деревянной лавки.
– Новости у меня плохие, пасмурные, как погода на улице, – заговорил старик, глядя опустошенным взглядом на огонь. – Тело несчастного Франтишека они забрали. Похоронить его не удастся, а это значит – мучиться его душе теперь неизвестно сколько, пока бог не найдет его и не призовет к себе. Эти… не знаю, как их назвать даже… враги рода человеческого увезли его тело на территорию лагеря и повесили там за ноги перед бараками русских военнопленных. Для устрашения. Я не знаю, но мне кажется, что нацисты понимают, что пустить поезд под откос могли только русские.
– Я там сейчас на железной дороге видел узников, – вздохнув, стал рассказывать лейтенант. – Их заставили ремонтировать насыпь, менять шпалы и рельсы. Изможденные, у них совсем нет сил, а они таскают тяжелые рельсы, падают, еле везут тачки. А их заставляют еще и трамбовать откосы. И я подумал, товарищи… а ведь если бы не мы, они бы не уродовались там сейчас.
– Ты думаешь, что у немцев не нашлось бы другой работы для узников? – усмехнулся Лещенко. Помолчал и добавил: – Валентин плох. Вроде бы и воспаления нет, перелом зафиксировали, но самочувствие у него все такое же… не ахти! Мерзнет, а согреть его нечем. А скоро придут холода.