А потом мамы не стало. Она ушла тихо, во сне, после непродолжительной болезни. Мингю тогда словно одеревенел, перестал что-либо чувствовать, думал только короткими мыслями о самых простых вещах. Соседка, ставшая подругой мамы, всхлипывала, что-то спрашивала, советовала – но Мингю было всё равно.
Этот кусок жизни странным образом существовал в его воспоминаниях в двух вариантах. В одном из них Мингю помнил каждую деталь, каждую мелочь, занявшую внимание в ужасно длинные дни и ночи после случившегося. Было больно: вытаскивать воспоминания, обволакивать их мягкой тканью, перебирать и бережно укладывать обратно. Словно раз за разом сдираешь кожу с только-только зажившей царапины, и она опять кровоточит, бередит душу, выцепляет из мутной воды памяти долгие минуты…
Второй вариант постепенно, медленно и неотвратимо заменял первый. Он покрывал душу мягкой оболочкой, заживляя раны, успокаивая. Мингю было совестно, что он предпочитает эту оболочку живой боли – словно бы память о маме так мало для него значила, – но он понимал: это естественный ход вещей, то самое «время лечит». И постепенно он приучился жить, не чувствуя стыда за то, что не вспоминает каждый миг о маме, не вытаскивает болезненное прошлое специально. Учился жить заново, в одиночку.
Восемь месяцев после того, как он остался один, Мингю просто существовал. Работал по полученной специальности технолога в сетевом магазине азиатских товаров, ел что-нибудь, частенько не обращая внимания на вкус, спал в арендуемой крохотной квартирке, где почти не было ни мебели, ни личных вещей. Жизнь текла мимо, не задевая его, и Мингю это устраивало. Ему было даже не плохо – скорее пусто. Одиноко. Бессмысленно.
Потом стало немного легче. Мингю по-прежнему не спешил открываться миру, но понимал, что не сможет всю жизнь провести в пустых сожалениях, и заставил себя записаться в спортзал. Начал повторять родной язык, используя приложения. Продал или раздал ненужные вещи, оставив себе минимум. Задумался, чем ему заняться.
Он никак не мог принять решение, что ему делать дальше: продолжить учёбу уже в университете, устроиться на нормальную работу, пойти работать полицейским – или бросить всё и лететь в Корею.
В середине марта, возвращаясь с вечерней смены в магазине, он заметил в почтовом ящике письмо, и так как ему никто не мог написать, подумал, что почтальон ошибся адресом. Однако стоило взять конверт, как в глаза бросился знакомый почерк, и у Мингю задрожали руки. Он зашёл в квартиру, включил свет и сел на пол прямо у двери, собираясь с духом, чтобы открыть письмо.